Альберт Терхьюн - Лэд

Лэд тряхнул мордой и стал жалобно оглядываться в поисках своих божеств. Но в слепящем свете фар, среди мельтешения машин даже опытный человеческий глаз не смог бы отыскать нужный автомобиль. Более того, Хозяйка и Хозяин уже проехали с полквартала по другой, менее запруженной улице и наверстывали упущенное в пробках время, прибавив скорость, а затем снова свернули на северо-запад. Они не оглядывались назад, потому что прямо перед ними ехала машина, водитель которой не очень уверенно чувствовал себя за рулем, судя по его манере вождения, и Хозяин пытался как можно безопаснее обогнать его.

До самого Риверсайд-драйва, то есть еще почти полмили, ни Хозяин, ни Хозяйка не обернулись для приветливого словца или взгляда любимой собаке.

А в это время Лэд стоял в растерянности посреди площади Колумбус-серкл и тяжело дышал. Миллион разнообразных машин, от старенькой колымаги до трамвая, казалось, мчались прямо на него — со всех сторон одновременно. Только он отскочит, увернется, проворно избежит одной угрозы, как на него уже надвигается другая или пятьдесят других.

И все то время, что он пытался уклониться от опасности, его испуганные глаза и трепещущие ноздри выискивали Хозяйку и Хозяина.

В этой мешанине вспышек и сумерек его зрение ничего не говорило ему, кроме того что очередное урчащее авто вот-вот собьет его насмерть. Но его нюх поведал ему то, о чем не мог поведать с самого утра: что за вонью бензина и конины и бессчетными людскими запахами чувствуется близость полей, лесов и воды. Вот к той благословенной смеси привычных ароматов и пытался проложить Лэд свой рискованный путь.

Только благодаря чуду удачи и ловкости сумел он пересечь Колумбус-серкл и выбрался на тротуар, идущий вдоль низкой стены из серого камня. Позади той стены, подсказывал Лэду нюх, лежали мили газонов, деревьев и озер. Это был Центральный парк. Однако запах парка не принес с собой запаха Хозяйки или Хозяина. А к ним он стремился бесконечно сильнее, чем даже в возлюбленный сельский край. Он пробежал по тротуару несколько родов [4] Род — британская и североамериканская поземельная единица длины, равная 5,0292 метрам. — Примеч. пер. , нерешительный, тревожный, глядя во все стороны. Потом, должно быть, заметив в противоположном направлении фигуру, показавшуюся ему знакомой, бросился туда и бежал на полной скорости на восток примерно половину квартала. Там он совершил опасный выход на середину гудящей моторами улицы, обманутый видом проезжающей машины.

Эта машина двигалась со скоростью двадцать миль в час. Но менее чем за квартал Лэд нагнал ее — несмотря на то что ему приходилось то и дело уклоняться от столкновений и под лапами у него был непривычный замасленный асфальт. Когда он оказался возле машины, один взгляд кверху сказал ему, что погоня была напрасной. И он опять проделал полный опасностей пусть к тротуару.

Там он и остановился, испуганный, удрученный — потерянный!

Да, он потерялся. И он понял это — понял со всей ясностью, как какой-нибудь горожанин, силой волшебства вдруг перенесенный в необитаемые Гималаи. Он потерялся. И Ужас сковал его душу.

Обычная собака могла бы и дальше растрачивать силы и рисковать жизнью, бесцельно носясь взад и вперед, с надеждой подбегала бы к каждому встреченному незнакомцу на своем пути и разочарованно отходила бы от него, а потом начинала бы все заново.

Лэд был слишком мудр для этого. Он потерялся. Его обожаемая Хозяйка почему-то оставила его, и Хозяин тоже, они бросили его в этом сумасшедшем месте — совсем одного. Он стоял там, безнадежно понурив голову и опустив хвост; его большое сердце онемело.

Потом он вспомнил о том, что противный намордник все еще на нем. В стрессе последних минут Лэд забыл о боли и раздражении, которые доставляла ему эта вещь, а теперь они еще усугубили его отчаяние.

Как больное животное уползает в лес или пустынное место в поисках покоя, так и больной душой Лэд отвернулся от лязга и едкой вони улицы, чтобы отыскать пятачок живой природы, запах которой он недавно учуял.

Он перепрыгнул через серую стену и с треском приземлился в безлистный кустарник, который окаймляет южную границу Центрального парка.

Здесь тоже были люди, и огни, и автомобили, но их было меньше и они были дальше. Пса окружали темнота и одиночество. Он опустился на мертвую траву и часто задышал.

Стоял конец февраля. Погода в последние день-два установилась мягкая. Бурая земля и черные деревья издавали смутный запах неторопливой весны, хотя менее чуткие ноздри, чем ноздри Лэда, его не различили бы.

Сквозь горечь на сердце и гнетущую боль от намордника Лэд стал осознавать, что он устал и что внутри у него все свело от голода. Подобно большинству легко возбудимых собак, во время Выставки он пил много воды и отказывался проглотить хотя бы кусочек пищи. Он утомился и извелся сильнее, чем после пятидесятимильной пробежки. Ужасные волнения прошедшего получаса окончательно лишили его сил.

Голода он не чувствовал и сейчас, потому что у собак голод ходит в паре с покоем, но вот пить ему хотелось невыносимо. Лэд поднялся со своего сырого ложа из прошлогодней травы и устало потрусил к озеру. У края воды он остановился с намерением попить.

На озере все еще держался размокший лед, но теплая погода покрыла его сверху тонким слоем талой воды. Лэд попытался лакать эту воду, чтобы утолить нестерпимую жажду. Но не смог.

Намордник почти на дюйм выдавался над его носом. То ли ремешки были неправильно подогнаны, то ли бесплодные старания Лэда стянуть его тому виной, но в громоздкой стальной конструкции что-то заело и она перестала открываться. Лэд не мог раздвинуть челюсти ни на полдюйма.

С огромным трудом ему удалось высунуть наружу кончик розового языка и коснуться им воды, но пить таким образом, по одной капле за раз, было очень долго и болезненно. В конце концов Лэд прекратил это (не потому, что утолил жажду, а потому, что измучился) и отвернулся от озера.

Следующие полчаса прошли в кропотливых, мучительных и абсолютно бесполезных попытках избавиться от намордника.

Все было тщетно, он снова улегся, тяжело дыша. Страшно хотелось пить. Нежный нос был исцарапан и кровоточил, а намордник сидел на морде так же прочно, как раньше. Еще один поход к озеру, чтобы претерпеть танталовы муки ради нескольких капель влаги, — и уникальный мозг доведенной до жалкого состояния собаки начал усиленно работать.

Больше Лэд не позволял себе отвлекаться на намордник. Опыт, полученный с кровью и болью, доказывал, что самостоятельно снять его он не может. Не оставалось у пса и надежды на то, чтобы найти Хозяйку и Хозяина в шумливом и дурно пахнущем городе за парковой стеной. Определив эти два момента как непреложную данность, Лэд стал думать о том, что делать дальше, и понял, что делать нужно только одно: идти домой!