Павел Мариковский - Лунка серебристая

В специальном мешочке я взял с собой разное зерно: рис, пшено, гречку, ячмень и даже мак. Был еще горох. В свободное время возле гнезда муравьев-жнецов я насыпал затейливыми узорами зерно и, усевшись на стульчик, отдыхая, наблюдал, как муравьи подают сигналы мобилизации, как собирают неожиданный урожай и многое другое. Кроме того я часто добавлял еще несколько горошин. С ними муравьи ничего не могли сделать: за гладкую оболочку никак не уцепишься челюстями и ногами не обхватишь, чтобы унести. Изрядно провозившись, «огорошенные» муравьи оставляли в покое непосильную ношу и более к ней не притрагивались, даже если весь муравейник голодал из-за недостатка трав. Но как все муравьи сразу узнавали, что горох — добыча нестоящая?

Сегодня утром, проснувшись, я не слышу, как шумит каратуранга, не несутся тучи песка, надоевший нам ветер стих, и пустыня застыла в приятном покое. Какая сегодня погода, есть ли на небе тучи, сквозь полог ничего не видно. Но над головой загораются золотом листья деревьев, взошло солнце и осветило землю.

Что может быть чудесней тихого солнечного утра после долгого ненастья! Пока все спят, я обошел барханы, насмотрелся на далекие сиреневые горы, в которых глубокие тени отметили все распадки, наслушался звонких криков отаек и заглянул на гнездо муравьев-жнецов. Кучка риса, насыпанная еще вчера вечером, исчезла. Но что удивительно, исчезли и три горошины. Небольшой же конус из палочек и камешков, которыми пепельноволосые жнецы прикрывают вход в гнездо, в одном месте был разобран, а до самой земли проделана чистая дорожка, будто для того, чтобы по ней прокатить горошины.

«Нет, не может быть такого, — подумал я. — Горошины просто склевала какая-нибудь птица».

Впрочем, все легко выяснить. И я вновь кладу у гнезда три горошины.

Здесь, на голом такыре, жнецам нелегко с пропитанием, и не зря кое-кто из них, нарушая давние обычаи, нападает на насекомых и тащит их в свое жилище.

У горошины оживление, суматоха, смельчаки, пытающиеся осилить непомерную ношу. Кое-кто, изрядно повозившись, мчится в гнездо, наверное, звать на помощь. Показывается из норы большой медлительный солдат. Долго чистит усы, гладит голову, потом направляется к горошине. Еще появляется таких же три солдата. Четыре крупных и несколько мелких юрких муравьев — недурная компания скопилась у горошины. Два муравья подлезают под горошину, другие два тянут ее сверху, и, хотя попытки не совсем согласованы, горошина вздрогнула, закачалась, медленно-медленно покатилась к муравейнику и исчезла в нем. За первой горошиной была утащена вторая, а затем и третья.

Все происходящее кажется невероятным. Я всегда думал о том, что поведение муравьев не столь просто, как его представляют, и что кроме инстинкта громадное значение имеют опыт и подражание. Наконец, муравей муравью рознь и среди множества находятся редкие умельцы на всякое трудное дело.

Восхищаясь умельцами, разрешившими столь трудную задачу, я насыпал перед входом целую горку гороха.

Угощайтесь на здоровье!

Мне встретилась очень красивая оса-истребительница. Брюшко ее красное и такое яркое, будто тлеющий уголек. Все же остальное тело, в том числе и крылья, глубоко черные с синеватым отливом. Оса беспрестанно встряхивала крыльями, и от этого брюшко-огонек то гасло, то загоралось.

Осу я хорошо знал, мы с ней старые знакомые. Сейчас я вижу, как она мчится по сухому глинистому бугру вспять и тащит за собой в челюстях молодого тарантула.

— Счастливого пути! — кричу я осе.

Следить, что будет дальше, не хочется. Дальнейшее все известно. Сейчас оса найдет где-то уже выкопанную норку, затащит в нее добычу, отложит на нее яичко, закопает домик своей детки, и потом, почистив свой изящный костюм, вспорхнет в воздух и помчится лакомиться нектаром.

Но у осы неприятность. Она потеряла свою норку. Положила паука, мечется. Иногда проведывает добычу: цела ли?

Наконец норка найдена. К ней следовало давно завернуть в сторону. Видимо, нелегко с добычей ориентироваться. Теперь придется тащиться обратно. В это время я вижу другую осу, такую же, только чуть меньше. Она сталкивается со счастливой обладательницей паука и неотступно следует за нею. Зачем?

Оса-добытчица почти у норы. Она кладет паука и спешит проведать норку. В это мгновение маленькая оса хватает паука и бросается с ним наутек. Вот это здорово! Никак не думал, что среди столь благородных охотников могут быть воровки.

Добыча тяжела, тащить ее трудно. И хотя оса напрягает силы, дела ее идут медленно. А оса-хозяйка уже выскочила из норы, кинулась в погоню, набросилась на похитителя. Как замелькали черные крылья, как засверкали красные огоньки!

Над воровкой учинена расправа. Она с позором убегает. Хозяйка заносит паука в норку и, наверное, счастливая, кладет на него яичко.

Порок наказан, добродетель торжествует.

Как-то много лет тому назад в пустыне, на светлой лессовой почве, я увидел странную темную линию между двумя кустиками полыни. Она была совершенно прямой, будто проведена по линейке, и состояла из почти черных запятых и точек. Запятые хвостиками были направлены в разные стороны линии. Долго я не мог понять, кто и для чего мог сделать такое. Мало ли загадочного встречается в природе во время путешествий!

Затем таинственная линия снова напомнила о себе, и я сильно заинтересовался ею. Но сколько ни ломал над ней голову, сколько ни всматривался в окружающую местность, ничего понять не мог.

«Странная линия! Когда-нибудь, может быть, все же удастся узнать, что это такое, — успокаивал я сам себя. — Важно только о ней помнить».

И все же я забыл о темной линии из точек и запятых. Забыл настолько, что чуть было не прошел мимо отгадки. Помог же случай, вернее, даже не случай, а галлы на колючем кустарничке-чингиле.

Один кустик очень был поражен этими галлами. Они были забавными. Листочек сильно вздувался, складывался вдоль, а края его накрепко склеивались в прочный шов. Небольшая камера внутри листочка вся кишела толстыми оранжевыми личинками галлиц.

Сейчас пришло время личинкам выходить из галла. Прочный шов раскрывался, через щелку одна за другой оранжевые личинки покидали домик, падали на землю и там, найдя трещинку, забирались поглубже, чтобы окуклиться и превратиться в маленького с нежными причудливыми усиками комарика-галлицу. Бегство личинок из домиков происходило ночью, в прохладу, пока не проснулись враги галлиц: каменки-плясуньи, ящерицы-геккончики и, главное, многочисленные муравьи.