Павел Мариковский - Два лика пустыни

В это время муравьи-тапиномы наперебой бросаются на слегка обнаженный корень, на место, где были прикреплены черешки листьев, и жадно сосут влагу, одновременно выгрызая кусочки белой ткани. Для чего она им нужна?

Проходит еще несколько дней, обнаженный корень пересыхает, его засыпает пылью. Муравьям более нечего делать возле растения. Вскоре ломаются стебли и ничего не остается от роскошного растения.

Впрочем, как ничего? В жаркой почве пустыни дремлют корни ревеня да кое-где в ложбинках застряли семена. Они ждут новой весны и новой короткой бурной жизни. Вместе с ними все долгое жаркое лето, осень и зиму ждут весну и муравьи, почитатели его кореньев, и бабочка, дремлющая куколкой в земле. И обязательно дождутся!

Ровно гудит мотор, весенний ветер бьет в лицо теплыми струйками. Холмы покрыты кумачом цветущих маков. Вся пустыня от них багрово-красная. Красны обочины шоссе, красен горизонт, сиренево-красны дали, и только местами кое-где пробивается сочная зелень. Низко над землей плывет белый лунь, и от красной земли его белые крылья становятся красными. Чудесна пустыня в годы обильных дождей!

Алые венчики маков с черными сердечками повернулись к солнцу и тянутся к теплу. Нежные лепестки цветов недолговечны. Незаметно один за другим, как осенние листья с дерева, падают они на землю. Но на смену отцветшим макам набухают новые бутоны. В каждом бутоне под тоненьким зеленым чехлом, как бумажный фонарик, сложен красный цветок. Чуть побуреет зеленый чехол, на нем появится трещинка и, расправляя чудесные лепестки, вспыхивает цветок.

Под ветром трепещут колосья пустынного злака мятлика, под ногами скрежещут большие листья ревеня. А местами пастушья сумка отвоевала у маков клочок пустыни и пожелтила своими цветами землю. В цветущей пустыне, наполненной ароматами растений, в этом буйстве цветов, как-то особенно четко ощущается торопливое биение жизни.

Рано утром все еще спят, я же спешу на разведку, перехожу с одного холма на другой и, забираясь повыше, осматриваюсь. Утренний воздух чист и прозрачен. Далеко внизу светлеет белая узкая полоска реки Или, за ней высится гряда хребта Заилийского Алатау. Несмотря на большое расстояние, в бинокль хорошо различимы округлые очертания его зеленых предгорий, полоска темно-синих еловых лесов и покрытые снегами и ледниками вершины с острыми зубчатыми скалами.

Далеко над рекой курлыкают журавли, проносится стая уток. Снежные вершины Заилийского Алатау вспыхивают розовым цветом. Всходит солнце. Утром сильнее ощущается аромат цветов, так как накопленный за ночь нектар еще не успел испариться.

Возвращаясь обратно, я едва нахожу среди низких холмов бивак. Склон холма, у которого мы остановились, еще вчера был покрыт сиреневыми цветами. За ночь будто сменили покрывало, и сиреневые цветы закрылись светящимися на солнце огоньками красных маков.

Как только я подошел к биваку, мой товарищ сообщил новость. Недалеко от палатки, в старой норе большой песчанки, он нашел взрослую самку ядовитого паука-каракурта. Находка казалась невероятной. Весною, во время цветения маков, только заканчивается расселение маленьких паучков, которые, проведя вместе в коконах зиму, едва приступают к самостоятельной жизни. Всю весну паучки будут усиленно расти и к началу лета, когда выгорит пустыня, станут взрослыми большими черными пауками и переселятся во всевозможные теневые укрытия, в том числе и в норы. Потом каракурты отложат в коконы яички и к осени погибнут.

Откуда теперь появились взрослые каракурты? Это невозможно. Но товарищ упорно настаивает на своем. Мы топчем красные маки, разыскивая нору с пауком.

Поднимается солнце, становится жарче, и медлительные жуки-нарывники, гроздьями заночевавшие на цветах, неловко поднимаются в воздух.

Среди цветов нелегко разыскать заброшенную нору. Но вот она найдена. Перед ее входом поблескивают беспорядочно переплетающиеся тонкие тенета. Они очень похожи на ловчую сеть каракурта, только нити тоньше и нежнее. Паук где-то затаился в норе, и в темноте его не видно. Солнечный лучик от карманного зеркальца скользит по шероховатым стенкам норы, освещая коконы каракурта, старые, пожелтевшие, с дырочками, проделанными паучками. Среди них виден кокон, очень маленький, совсем свежий, светлый, с серебристыми, отражающими свет шелковыми нитями, мелькнул и черный слегка лоснящийся шарик брюшка паука. Уж не сам ли это каракурт! Нет, никак невозможно, чтобы издавна установившийся ритм жизни был нарушен.

Внезапно черный шарик выкатывается из своего укрытия, быстро мчится к выходу из норы, будто собираясь наброситься на нас, нарушителей покоя, но, как бы одумавшись, тотчас же поворачивает обратно и исчезает. Этот бросок вперед мне хорошо знаком, он рассчитан на то, чтобы напугать возможного неприятеля. Но напуганы не мы, а паук. Теперь его не увидишь среди старых, подвешенных к потолку норы коконов. Может быть, нору раскопать? Но кто знает, насколько она глубока и не уйдет ли в ее темноту паук. Тогда мы ловим маленькую кобылочку и подбрасываем в тенета. Кобылочка неловко карабкается на нитях паутины, добирается до земли, щелкает длинными задними ножками и в скачке уносится в сторону. Паук, видимо, основательно спрятался и не решается выйти из своего логовища даже на приманку.

Ну что же, подождем!

Через десяток минут вновь молодая большеголовая кобылочка ползает по тонким блестящим нитям. Но вот одна из нитей вздрагивает, натягивается, из норы высовываются две черные ноги, показывается головогрудь с блестящими, как бусинки, глазами, потом выскакивает и сам паук, весь бархатисто-черный с ярко-красными узенькими параллельными полосками на брюшке и красными пятнами сверху. В движениях паука, его манере выскакивать из логова и прятаться обратно, способе нападения на добычу и, наконец, самой внешности очень много общего с каракуртом. Только меньшие размеры да иная форма красных пятен отличает его от одного из наиболее ядовитых животных пустынь.

Он относится к тому же семейству, что и каракурт, но к другому роду и называется литифантес пайкулианус. Своим сходством с каракуртом он вводил в заблуждение не одного исследователя. Помню, с каким интересом мы ожидали с моим помощником Маркелом Ананьевым конца опыта. Морской свинке была впрыснута вытяжка из ядовитых желез от пяти таких пауков, доза в двадцать раз большая, чем доза яда каракурта, от которой погибает это подопытное животное. Отравление оказалось самым пустяковым. Подражатель каракурта был совсем не ядовитым. Он нередко встречался в норах, и почему-то чаще всего в тех, где были старые коконы каракурта. Что вело его к захламленному панцирями трофеев логову ядовитого паука? Вопрос этот остался без ответа. К наступлению лета пауки-подражатели, отложив яички в коконы, замирали без движения, гибли, сморщивались, высыхали. Но к этому времени как раз созревали взрослые самки каракурта и занимали норы своих предшественников. Не обращая внимания на беленькие коконы паучка-обманщика, каракурты занимались своими делами.