Наталья Крудова - Сиамская овчарка

Симба сидела у окна, провожала взглядом проплывающие за окном деревья. Иногда бросалась на стенку у окна, где, по её расчётам, скапливались деревья, птицы и облака. Разочарованно смотрела на Марусю.

— Глупая ты, Симба, они вон туда дальше едут. Ты к окну прижмись. Да не упрямься, прижмись, не вырывай голову.

Маруся расстелила салфетку, очистила два варенных вкрутую яйца и полезла в сумку за бутербродами…

— Не помешаю?

«Который львов с первого взгляда узнаёт, — с тоской подумала Маруся. — Ещё в коридоре с проводницей спорил».

— Извините, я понял — вы инкогнито едете?

— Чего? — спросила Маруся.

Гражданин достал из кармана записную книжку.

— Будем знакомы — Борис Яковлевич.

Маруся промолчала.

— Я инженер, но такой случай, в одном вагоне с вами. Обязательно статейку в местную газету суну. Вы ведь укротительница Назарова?

— Нет… Бугрова, вы чего-то ошиблись…

— Бугримова?

— Да что вам надо, гражданин, идите себе, я старая, для ухаживаний не гожусь.

— Вы куда львёнка везёте?

— Щенок это африканский, сиамской породы, — раздражаясь, пояснила Маруся.

Не успела съесть бутерброд, как Симба поняла: уходивших из окна за стенку коров не поймать. А вот проходивших мимо их отделения людей хватать за ноги куда веселее. Пропускаешь ноги, посылаешь вдогонку лапу, крик «ой!» и треск материи. На когтях длинные нитки — улов!

— Посиди с ней в тамбуре, милая, — предложила Марусе добрая проводница. — А на ночь сюда спать придёшь. Пока запру вас на ключ, от греха подальше.

Щёлкнул ключ, и Маруся, испуганно поглядывая на дверь, шёпотом заругала Симбу:

— Разве так хорошо? Брюки-то дорогие! А ты лапой! А как платить заставят? У куклы голову оторвала. Девочка, слышишь, плачет? А куклины волосы зачем съела? Яичко не стала, а волосы сглотнула. Дождёшься, отлуплю. — И, помолчав, прибавила: — Палкой.

С поезда сошли трое. Маруся со львёнком и женщина. Поезд уже пошел, а проводница всё скидывала женщине: мешочки, узелки, сетки и коробки. Тоже в гости едет, поняла Маруся. Женщина с подводы махнула рукой. И Маруся потянула за поводок остановившуюся по нужде Симбу.

— Как барыня с собачкой! — застыдилась Маруся.

Еще в поезде Маруся заставляла себя видеть Симбу собакой, но теперь поведение заграничного зверя вносило сомнение: «Не поверят, что собака, да и так засмеют и этак».

Маруся тянула Симбу к лошади, издали вглядывалась в стоящую у подводы женщину.

— Что-то не признаю, никак не припомню, — гадала Маруся.

Подойдя ближе, спросила:

— Вы за мной?

— Не-е, за ней. То сестра моя из города приехала. Придержи-ка вожжи, я ей пособлю. Вишь, как отарилась? И рук не хватает.

— Вы не до Рушино? — спросила Маруся.

— Дальше! — ответила женщина. — Садись, подброшу.

Пока укладывали поклажу, Симба тянулась к лошади, а та переминалась с ноги на ногу, прижимаясь к противоположной от льва оглобле.

Маруся, кряхтя, подсадила тяжёлую Симбу в подводу, а женщина с поезда и говорит:

— Да что ты, бабонька, никак ехать она будет? Пусть пробежится.

Маруся растерялась.

— Ишь зверюга какой! — сказала женщина-возчик. — А видно, маленький, косолапит. Кто это?

— Да пёсик, — ответила Маруся. — Сын уехал в отпуск, просил доглядеть.

— Где-то я видела такого. Да не припомню где.

А Маруся про себя подумала: «Вестимо где — или по телевизору, или в зоопарке».

Женщина покачала головой, чмокнула лошади и сказала:

— Всё на матерей валят детки — и внуков, и собак — мать всё стерпит.

Ехали быстро. Лошадь бежала скорой рысью. Иногда пускалась вскачь.

Симба пыталась поймать её хвост. А женщина-возчик, глядя на большую кошачью лапу, задумалась и сказала:

— Пёс-то твой с корову вымахает, глянь, лапы больше, чем копыта у коня.

И вдруг, не считаясь с преклонным возрастом Маруси, сказала:

— Не по себе мне что-то, девка, от твоего пёсика. Глянь, как он на лошадь-то глазами зеленит. Слезай-ка, а то лошадь хрипеть начала.

Уже отъезжая, еле сдерживая рвущуюся лошадь, крикнула:

— Темнишь ты, бабонька, темнишь, да не на ту напала…

Осталась Маруся на лесной дороге с вещами и с львёнком. Взяла тяжёлую сетку с консервами и чемодан в руки, пошла вперёд к дому. Метров пятьдесят пройдёт, эту поклажу оставит, идёт за другими вещами. Так и переносит.

Симба то в траву носом зарывается, то за дерево забежит. Хвост кверху и кругами на одном месте носится, как тёлка весной на выпасе. На муравейник наскочила. Наверное, запах ей муравьиный по душе пришёлся. А может быть, куча показалась удобной для отдыха. Только Симба вокруг муравейника обежала и завалилась с разгону на осевший под её тяжестью купол. Лапы, голову и хвост в истоме вниз свесила, от удовольствия глаза закрыла. Маруся покричала, позвала львёнка, да куда там. Ошалела на свободе от воздуха и простора — не слышит. Раньше бы Маруся посмеялась, а теперь тянет тяжёлую поклажу, не то что за львом смотреть, на родные места взглянуть недосуг. Тут Симба как заревёт, в траву кинулась, через голову кувыркается, за живот себя кусает и рычит по-взрослому.

Маруся испугалась — озверела львица. Успокоится ли? Всё же зверь, не пёс какой-нибудь.

Вдали за лесом бык заревел. А над лесом вороньё поднялось, закричало, собралось в стаю. Кружат над львёнком. Скоро к ним примкнули галки, сороки, потом дрозды.

— Признали в ней льва, — решила Маруся. — Наверное, с зимы помнят, видно от львов там, в Африке, страху натерпелись, а может, у кого лев съел родственника.

Тут скворцы подлетели, и стая превратилась в тучу. Над Симбой снижаются, клюют, брызгают помётом.

Симба реветь перестала, к Марусиным ногам жмётся, мешает идти. Тихонькая, жалкая, белым птичьим помётом залита, как белилами.

Ночью Маруся постучалась к сестре Нюре.

— Открыто! — крикнула Нюра. — Ктой-то?

— Это я, Маня, сестра твоя из Ленинграда.

Сёстры столкнулись в дверях. Нюра бросилась навстречу, сморщила лицо, плача от радости, протянула руки…

— Что это? — спросила Нюра.

Обхваченный поперёк туловища готовыми вот-вот разжаться Маниными руками, спал большой грязный зверь.

Кот махнул на шкаф и заныл, как перед большим кошачьим боем.

— Подарки… — начала Маня, опустив Симбу на чистый половик, но, перехватив испуганный Нюрин взгляд на Симбу, успокоила, — нет, это щеночек сына. Они в отпуск с Клавой уехали, а заботы матери, — высказала Маруся давно заготовленные оправдания. — Подарки в конце деревни у поскотины. Как бы собаки не растащили. Сходим, Нюра, — еле выговорила Маруся.