Билл Шутт - Жуткая биология для безнадежных гуманитариев. Вампировые летучие мыши, пиявки и прочие кровососущие

Я решил оставить всё как есть, внезапно вспомнив про предложение Лу покормить его колонию клопов.

Я кивнул в сторону консервной банки.

– Так как же ты кормишь этих парней?

– Просто, – сказал он. – Просто переворачиваю банку и держу её на своей коже около пяти минут.

Пока я смотрел, Лу закатал рукав рубашки. Я не мог не заметить, что на его предплечье было несколько круглых красных пятен, и каждое из них точно совпадало по размеру и форме с отверстием в крышке банки.

– Ох, круто… – пробормотал я.

– Раны не очень зудят, – сказал он. – И в любом случае я к этому привык.

Должно быть, он увидел, как я уставился на его руку.

– Иногда мне кажется, что я позволяю им кормиться слишком долго, – сказал он, пожав плечами.

Клещи – самые отвратительные и противные существа на свете.

То, что нехорошо для улья, не может быть хорошо для пчёл.

В первый раз, когда я посетил Тринидад в августе 1991 года, я взял с собой одну пару длинных хлопковых полевых брюк и пять пар шорт. Я тогда подумал: «Там каждый день жара. Кому нужны длинные штаны?»

При последующих посещениях страны или любого другого тропического региона, в котором мне довелось работать, я брал с собой одну пару шорт, предназначенных для прогулок по городу (если был город), и пять пар длинных штанов.

Причину резкого пересмотра гардероба можно объяснить одним словом: клещи. Как я выяснил, самый простой способ привлечь этих крошечных паразитов – носить короткие штаны (и сандалии) во время прогулок по любой травянистой или лесистой местности.

К сожалению, именно так я с ними и познакомился, прогуливаясь по лесным тропам за гостевым домом, где остановился. Сначала мне показалось это отличной идеей, учитывая, что стояла жара 32 °С, и я решил ускользнуть от своей лабораторной работы. Прогулка прошла без происшествий, в отличие от моих вечерних походов в лес. С каждой ночной прогулкой по дождевому лесу росло осознание того, что сами деревья были живы и покрыты жизнью, и эта мысль приносила с собой приступы клаустрофобии, которую невозможно описать и которая никогда не исчезала полностью.

А сейчас, в полдень, в лесу было тихо и приятно. Когда я зашёл внутрь, передо мной встал Джерард, менеджер гостевого дома. Дико забавный и невероятно обаятельный, он со своей замечательной женой Одой управлял комплексом гостевых домов на вершине горы. Единственный недостаток Джерарда заключался в том, что он ненавидел летучих мышей (что очень прескорбно для него, поскольку, вероятно, около 30 их видов патрулирует тропический лес прямо за его задней дверью).

– А где ты был, молодой человек? – спросил Джерард. (Джерард называет всех мужчин моложе 88 лет молодыми людьми.)

– Просто прогуливался, – сказал я, стараясь не испачкать изысканно отполированный деревянный пол.

Джерард бросил на меня испытывающий взгляд.

– Ну хорошо, – сказал он, бросая меня в поисках более интеллигентной компании.

На следующий день я проснулся и обнаружил, что не все лесные существа были неактивны во время моей опрометчивой прогулки. Посмотрев вниз, я увидел полосу зудящих красных точек вокруг моей талии.

Приняв горячий душ, я намазал точки лосьоном от ожогов, но, как ни странно, зуд только усилился, так что к вечеру я использовал почти всю бутылку, демонстрируя самоконтроль наркомана.

Смутившись, я решил сохранить свой новый «красный пояс» в секрете.

– Я слышал, тебя покусали чиггеры, – сказал мой наставник Джон Хермансон за завтраком.

«Отлично», – подумал я.

– Да нет проблем, – заявил я с таким безрассудством, каким только мог. – Я чувствую себя намного лучше.

– Это хорошо, – проговорил он, возвращаясь к своему завтраку. – Потому что они, вероятно, арестуют тебя, если ты будешь так усердно чесаться о стол.

В течение следующих нескольких дней сыпь усилилась, так же как и моё желание чесаться. Я пытался проявить творческий подход, представляя, как бы справился с этим, если бы оказался на каком-то острове. Я обнаружил, что, зацепив большие пальцы за пряжки ремня, можно чесать все укусы одновременно.

Важное, что я узнал: длинные брюки, заправленные в ботинки, помогают избежать укусов. А сверхлёгкая рубашка с длинными рукавами защищает верх. Ключевым моментом, однако, было не бродить по лесу в самую жаркую, влажную часть дня.

Позднее я установил, что зуд и покраснение, от которых я страдал, были одним из видов дерматита, который называется тромбидиоз. Мне очень повезло, что чиггеры в Тринидаде не передавали какую-то неприятную бактериальную инфекцию и зуд прошёл через шесть дней. Если бы я ходил по кустам в Юго-Восточной Азии или в южной части Тихого океана, я бы рисковал заразиться речной лихорадкой от чиггеров вида Leptothrombidium akamushi. Японцы впервые описали этого крошечного членистоногого более двух тысяч лет назад (акамуши по-японски означает что-то вроде «опасный жук»), и, хотя Leptothrombidium akamushi не является жуком или даже насекомым, его укус может передавать потенциально смертельную бактерию для человека.

Сначала бактерия Orientia tsutsugamushi попадает на кожу посредством укуса чиггера или контакта с его фекалиями. Затем она распространяется через кровоток и проникает в эндотелий – слой клеток, которые составляют внутреннюю оболочку кровеносных сосудов позвоночных. Фагоцитируемый клетками-хозяевами, Orientia упаковывается в заполненные смертельными ферментами мешочки, фагосомы. Вскоре бактерия нарушает защитные функции человека, сбегая из своей мембранной тюрьмы, чтобы поселиться в гелеобразной клетке цитоплазмы. Там Orientia быстро размножается [94] По сути, всё начинается с одной клетки, её генетический материал и цитоплазма делятся, и в итоге вы получаете две идентичные дочерние клетки. , и вскоре клетки-хозяева, заполненные бактериями, разрываются, посылая миллионы новых патогенов для заражения новых эндотелиальных клеток.

Во время Второй мировой войны войска союзников в Юго-Восточной Азии и южной части Тихого океана были подвержены целому ряду болезней, передающихся чиггерами. Из них японская речная лихорадка стала самой распространённой, а также самой смертельной. Лихорадка характеризуется высокой температурой, мышечной болью, болезненно опухшими лимфатическими узлами, делирием и сыпью. Если не лечить болезнь, может начаться энцефалит, нарушиться кровообращение, и даже наступить смерть.

Популяции крыс, полёвок и мышей во время Второй мировой войны сильно увеличились из-за производимого войсками мусора. В результате люди часто подвергались укусам и вскоре лихорадка достигла уровня эпидемии. В начале 1940-х годов, когда не было никакого специального лечения, эта болезнь убила больше солдат, чем военные действия в Бирме, Индии и Китае и чем любая другая инфекционная болезнь [95] Согласно информационному документу, опубликованному в 2005 году Управлением медицинских исследований и материалов армии США, во время Второй мировой войны всего был зафиксирован 5 441 случай японской речной лихорадки, что привело к 283 смертельным исходам среди военнослужащих армии США на Азиатско-Тихоокеанском побережье. . Проблема японской речной лихорадки была настолько серьёзной, что в некоторых научных публикациях 1950-х годов клещ, ответственный за распространение болезни, был описан в терминах, обычно используемых для человеческих врагов: «На всём протяжении папуасского побережья и прилегающих островов Акамуши он находился в засаде, нападая на войска из своего укрытия, обеспеченного высокой травой» [96] Э. С. Кушинг. «История энтомологии во Второй мировой войне», с. 80–81.