Генри Бейтс - Натуралист на Амазонке

Погода в продолжение июля была неизменно ясная; дождя не выпало ни капли, и вода в реке быстро спадала. По утрам в течение двух часов после восхода солнца было очень холодно: вставая с гамаков, мы с удовольствием закутывались в одеяла и быстрым шагом расхаживали в лучах раннего солнца. Но после полудня зной становился изнурительным, потому что пылающее солнце светило в это время прямо на фасады выстроившихся в ряд белых домов, и редко хоть какой-нибудь ветер смягчал его действие. Я начал теперь понимать, почему воздух притоков Амазонки так неблагоприятен для здоровья, между тем как на главной реке люди почти вовсе не страдают от заболеваний, связанных с малярией. Причина заключается, без сомнения, в медленном течении воды в притоках в сухой сезон и в отсутствии прохладного амазонского пассата, который очищает воздух по берегам главной реки [28]. Пассат постоянно дует в одном направлении — почти прямо на запад, так что на долю притоков, которые текут по большей части под прямым углом к Амазонке и притом очень медленно на больших расстояниях от устий, выпадают все ужасы почти неподвижного воздуха и стоячей воды.

Авейрус можно назвать штаб-квартирой жалящих муравьев, которые справедливо могут рассматриваться как бич этой прекрасной реки. Тапажос почти лишен насекомых-паразитов других областей — москитов, комаров, мотук и пиумов, но формига-ди-фогу, пожалуй, большее бедствие, чем все остальные вместе взятые. Они встречаются только на песчаных почвах в открытых местах и размножаются, по-видимому, по большей части по соседству с домами и заброшенными деревушками вроде Авейруса; в тени лесов они вообще не водятся. Я видел их почти повсюду на берегах рек Амазонского бассейна, но на самой главной реке вид этот встречается не очень часто, и присутствие его едва заметно, потому что на человека он не нападает, а укус его не, столь ядовит, как у того же вида на берегах Тапажоса. За несколько лет до моего посещения Авейрус был заброшен из-за этих маленьких мучителей. Жители лишь недавно вернулись в свои дома, полагая, что численность муравьев сократилась. Это мелкие муравьи блестяще-красноватого цвета, мало отличающиеся от обычных красных жалящих муравьев нашей родины (Му rmica rubra), но боль и раздражение от их укуса гораздо сильнее. Муравьи подрыли почву подо всей деревней; земля пробуравлена входами в их подземные галереи, и вокруг разбросаны небольшие песчаные купола, где насекомые греют свою молодь поблизости от поверхности земли. Дома кишат муравьями: они оспаривают у обитателей каждый кусок пищи и в поисках крахмала портят платье. Все съестные припасы приходится подвешивать в корзинах к стропилам, как следует пропитывая веревку копайским бальзамом — единственным известным средством, отгоняющим муравьев. Нападают они, по-видимому, из одного только злонравия: если мы останавливались на несколько мгновений на улице, даже на некотором расстоянии от муравейников, муравьи непременно набрасывались на нас и причиняли жестокую боль. В то мгновение, когда муравей касается человеческого тела, он цепляется за него челюстями, поджимает хвост и жалит что есть мочи. Усаживаясь вечером перед домом в кресла поболтать с соседями, мы вынуждены были класть ноги на скамеечки, ножки которых, как и у кресел, были обильно смазаны бальзамом. Точно таким же образом приходилось мазать канаты гамаков, чтобы избавиться от посещения муравьев во время сна.

Жители заявляют, что жалящие муравьи не были известны на Тапажосе до беспорядков 1835-1836 гг., и полагают, что полчища их выросли из крови убитых кабана, т. е. мятежников. Число муравьев, без сомнения, с тех пор выросло, но причина заключается в обезлюдении деревень и буйном росте сорняков на прежде расчищенных и содержавшихся в чистоте местах. Я уже упоминал о полосе из трупов крылатых особей этого вида, тянувшейся по песчаным берегам ниже по реке. Так как исход самцов и самок из муравейников имеет место в конце дождливого сезона (июнь), порывы ветра сносят рои в реку, а волны выбрасывают их затем на берег. Мне рассказывали, что эта массовая гибель муравьев происходит ежегодно и что такое же плотное скопление их трупов, какое я видел лишь в одном месте, тянется вдоль берегов реки на 12-15 миль.

В лесу за Авейрусом я не встретил ничего нового, если не считать насекомых, которых здесь было очень много. Лес не слишком густ, и широкие солнечные тропы, окаймленные пышными зарослями плаунов, которые привлекают насекомых, тянутся от селения к болотистой лощине, или игапо, расположенной за милю от берега. Одних только дневных бабочек в продолжение сорока дней я поймал или видел на расстоянии не дальше получаса ходьбы от селения не менее 300 видов. Число это больше того, какое насчитывается во всей Европе. Из обезьян я встретил только Callithrix motoch , относящуюся к виду, называемому индейцами ваиапу-саи. Эта не очень крупная обезьяна одета длинной бурой шерстью, а кисти рук у нее белесые. Хотя она близко родственна капуцинам, в ней совершенно нет их беспокойной живости — это угрюмое апатичное животное. Ваиапу-саи водятся небольшими стаями, по пять-шесть особей, и бегают по сучьям деревьев. Я поймал одну из них на низкорослом плодовом дереве на задворках нашего дома однажды утром на заре. Это единственный известный мне случай, когда обезьяна была поймана, в подобном месте. Поскольку дерево стояло обособленно, ей нужно было спуститься на землю с деревьев соседнего леса и пройти некоторое расстояние по земле. Туземцы держат иногда эту обезьяну у себя, пытаясь приручить, но забавного ручного зверька из нее не получается, и в неволе она живет очень недолго.

Я узнал, что в лесах на другом берегу реки обитает белый капуцин каиарара-бранка; обезьяны этого вида я до сих пор не встречал, но мне очень хотелось ее раздобыть, поэтому, когда однажды представился случай — наш хозяин переправлялся через реку в большой лодке, я отправился с ним на поиски обезьяны. Нас было всего человек 20, а-лодка была старая, поизносившаяся посудина, у которой зияющие щели были кое-как заделаны паклей и варом. Вдобавок к пассажирам-людям мы везли с собсм трех овец, которых капитан Антониу только что получил из Сантарена и собирался присоединить к стаду своей новой скотоводческой фермы на другом берегу. Десять гребцов-индейцев быстро повезли нас через реку. Река имела здесь в ширину никак не меньше 3 миль, да и течение ощущалось весьма сильно. Когда лодка должна переправиться через главное русло Амазонки, ей нужнo подняться по берегу на полмили или еще больше, чтобы возместить снос по течению; здесь же, в низовьях Тапажоса, необходимости в этом нет. Где-то на полпути овца, перебираясь на другое место, пробила ногой дыру в дне лодки. Пассажиры приняли это совершенно равнодушно, хотя вода угрожающе прибывала, и я полагал, что мы неизбежно утонем. Капитан Антониу снял с себя носки, чтобы остановить ими течь, и пригласил меня и жуис-ди-паса, находившегося среди нас, сделать то же самое, между тем как индейцы вычерпывали воду куями [сосудами из тыквы]. Таким образом нам удалось удержаться на воде, пока мы не добрались до места назначения, и тогда матросы законопатили течь для обратного путешествия.