Александр Малиновский - Под открытым небом. Том 2

Порой экзаменатор проявлял такое явное незнание технологии, что Ковальскому становилось за него неловко.

Приученный в цехе по производству полиэтилена, где работал до перехода на дневное отделение института, составлять развёрнутые материальные балансы, он и здесь, освоив все рабочие места, легко это делал, что приводило Чухвичёва в замешательство.

– Всё! Довольно с меня! Выйдет заместитель, освобожусь немного, засяду за учёбу. Кое-что мне растолкуете, хорошо?

– Хорошо, – согласился Ковальский.

Чухвичёв до этого работал на соседнем заводе начальником вспомогательного цеха. А здесь громадное производство. Многое надо было осваивать заново.

Они и не предполагали, что через пять лет Чухвичёву придётся сдавать цех новому начальнику – Ковальскому. Но это когда ещё будет!

Нелегко работать в смену. Особенно четыре ночных подряд. Установки цеха, перерабатывая углеводородное сырьё, поступавшее по железной дороге, подземным и наземным трубопроводам, выдавали его в технологические цепочки целого ряда производств завода. Цех определял ритм всего предприятия.

В одну из ночных вахт Ковальский поднялся на верхнюю площадку самой высокой установки. Он и раньше, когда проходил стажировку, бывал здесь. Но теперь на нём лежала ответственность начальника смены. А это совсем иное.

…Внизу светилось яркими огнями бытовочное помещение, за ним – операторная. Через дорогу направо высилась тёмная громадина здания производства полиэтилена, слева – ярко освещённые помещения цехов газоразделения. Завод, состоящий из колонного, компрессорного, реакторного оборудования, из разной величины зданий, соединённых трубопроводными эстакадами, раскинулся окрест на четыреста гектаров. Огромные языки двух факелов в незначительном удалении от заводской ограды, полыхая, шумели, сливаясь с общим утробным гулом огромного заводского, казалось, живого организма.

Вся эта громадина, с множеством зданий и сооружений, хитросплетениями эстакад, железнодорожных путей, продуктопроводов и полыхающими факелами завораживала и тревожила одновременно.

Александру показалось, что он, как в детстве, находится на излюбленном месте – Бариновой горе. Такая перспектива внизу и вдали! Широта и необъятность! Только летом там, на Бариновой горе, внизу была светлая, в изумрудной зелени лента реки, а здесь другие краски: тёмные и жёлтые. А вместо сверкающего серебристого купола церкви буйствовал красно-рыжий плотоядный гудящий язык заводского факела. Будто жалил потускневшее небо.

Нет, это совсем другое. Здесь не было места ни деду Ивану, ни его раздумчивым словам. Здесь, на заводе, и люди другие. И говорят они по-другому. И об ином.

Он почувствовал, что похожее уже где-то видел. И вспомнил: ещё более пугающая картина стояла перед глазами, когда читал в тёмной книжице стихотворение поэта Михаила Герасимова. Её название было жутковатым – «Железные цветы». Поразившие его стихи он отметил карандашом и отложил книгу на тумбочку. Несколько раз потом, в комнате, проходя мимо, заглядывал на страничку с будоражащими, ошарашивающими строчками:

«Ведь он безоговорочно признаёт существование Бога и так говорит о нём? И – с маленькой буквы! Что это? Жутко! Разве можно? – Эти мысли обжигали сознание. – Он предупреждает нас, всех живущих: несдобровать всем гостям на Земле, если так будем вести себя по отношению к Богу? Или он сам так относится к Богу? Не понять…»

Александр долго не мог успокоиться, зная, что в его комнате есть эта книжка. С такими стихами… Лежит на тумбочке. А ведь написана так давно. И так давно обращена к людям. А кто услышал?

Теперь здесь, на тридцатиметровой высоте, глядя на ночной завод и ночное небо, Александр с содроганием понимал: да, человек вонзил рога в небо. Он и Землю вспорол тем же рогом или рогами. Человек переходит грань допустимого. Не к роковой ли черте движется? Не о том ли говорил лысоватый профессор Засекин, когда предвидел гибель цивилизации во всё разрастающемся техническом прогрессе?

И тут Ковальский спохватился: «Я смотрю на завод глазами своего деда. Но я – молодой специалист, нефтехимик. Ведь и в нефтехимию-то пошёл только потому, что она, и этот вот завод, создана для того, чтобы было всё целесообразно. Завод призван спасать природу, – нашёл Ковальский довод в пользу пыхтящего и свистящего огромного существа. – Назначение его – утилизация газов, образующихся после нефтедобычи. Претерпев расщепление и синтез, они превращаются в фенол, ацетон и синтетический спирт, идущий, в конечном счёте, на получение каучука и резины. Логический, замкнутый цикл. Мы забываем, что платим недёшево, но за благо!.. Сколько сейчас факелов в Сибири! Нефтедобычу развернули, а газопереработки рядом нет. И трубопроводов, по которым можно было бы доставить газ на заводы, – нет. По железной дороге всё не увезёшь…».

– Верно ли мыслю? – будто видя себя со стороны, проговорил вслух Ковальский. И сам же ответил: – Конечно, верно!

…Он успокоился и стал спускаться, но остановился, вспомнив недавний случай.

Ему хотелось как можно больше узнать о заводе. Прослышав, что намечено включение отремонтированной факельной установки, напросился посмотреть.

– Факельное хозяйство у нас – целая система жизнеобеспечения. На каждом заводе, как правило, не менее двух факельных стволов: один – действующий, другой – в резерве. В обычном режиме на дежурную запальную свечу в час подаётся около полутонны лёгкого газа. Он обеспечивает постоянное горение. Это необходимо для того, чтобы в аварийной ситуации моментально сбросить газообразные продукты на сжигание, оберегая и оборудование, и людей, – основательно говорил оператор Андрей, с которым Ковальский отправился на факельную установку.

…Все операции по переключению они проделали успешно. Ковальскому даже доверили зажечь факел выстрелом из ракетницы в струю газа на тридцатиметровой высоте.

Когда ехали в автобусе назад, притихший Андрей попросил притормозить. Потом вышел и остановился у каких-то зарослей.

Присмотревшись, Ковальский увидел кладбищенские ограду и кресты. Вернувшись, Андрей сказал, будто извиняясь:

– Дед мой и бабка лежат, а там, подальше – шабры с нашей улицы.

– Как они сюда попали?

– Это деревенское кладбище. Тут наша деревня когда-то была. А теперь – очистные сооружения завода. Отхожее место, одним словом.

Голос его дрогнул.

– А где жильё?