Александр Малиновский - Под открытым небом. Том 2

– Ты – химик, Александр! И хороший практик. О тебе по заводу легенды ходят, а ты решил теперь податься в философы? Зачем тебе это? Хаос в голове – это плохо.

– Нет, голова садовая! Как раз в этом смысле его «Энциклопедия философских наук» похожа на периодическую систему Менделеева. Она даёт всему порядок, понимаешь?

– Стоп! – сказал, приподнявшись с койки, Владимир. – Могу я на тебя ведёрко воды холодной вылить?

– Валяй, – пожал плечами Ковальский.

– Без обиды?

– Давай-валяй, – вновь пожал недоумённо плечами Ковальский.

– Оставь ты эту философию! Вот сдашь экзамены и – брось, выбрось из головы…

– Но почему?

– Эта философия – такая же дама, как твоя Руфина, заведёт в дебри. Ты – увлекающийся. В результате будет только беда.

– Но при чём здесь Руфина? – спросив, Александр побледнел.

– А при том! Я могу предположить: вначале – лёгкий флирт с философией. Но потом, я тебя знаю, будешь копать и копать и убежишь либо в аспирантуру на кафедру философии, либо ещё что крутанёшь и – нет Ковальского-производственника! Есть сморщенный скучный кандидат философских наук, преподающий бедным студентам эту бесполезную мешанину понятий и набор тем, от которых большинство просто мутит.

Меня лично мутило здорово.

– Но отторжение у студентов от того, что преподаватели философии вязнут в вольном мелкотемье. Надо по Гегелю переходить к системной науке, которой является истинная философия.

Суслов, как всегда, когда у него кончалось терпение, покраснел. Лицо стало от этого даже привлекательнее, живее и энергичнее.

– Я тебе говорю: сорвёшься в философию – в итоге буду вытаскивать тебя из очередного кризиса.

– Да иди ты! Какого кризиса! Ты – химик! Так вот, подобно тому, как таблица Менделеева нужна не только для химии, но и для многих остальных наук, точно так же грамматика разума необходима сегодня всем частным наукам, которые она соединяет между собой воедино. Понимаешь?

– Понимаю, но что теперь конкретно делать? – попытался свернуть разговор Владимир и в последний миг опасливо поёжился: «Сейчас заведётся ещё на полчаса».

– Общество в конце концов придёт к созданию искусственного интеллекта. А раз так, философию надо преподавать будущим инженерам как системную науку, как грамматику разума.

– Понятно, – неторопливо согласился Суслов. Про себя добавил: «…что дело тёмное».

Первую декаду мая в нагромождении праздничных дней Ковальский просидел над учебниками, штудировал английский и философию. В начале июня сдал философию – на «отлично», а язык – на «хорошо». И не жалел, понимая, что знает его не очень.

В один из приездов Александра домой Екатерина Ивановна спросила:

– Саша, почему ты с Руфиной не приезжаешь? Али больше не вместе? Всю зиму один.

– Не вместе, мам.

– Что ж так-то, какая бабёнка хорошая?!

Он думал, что на этом разговор закончится, но мать продолжала:

– Разборчивый ты больно. Так нельзя… Она ладненькая такая…

– Мам, – решился Александр, – мы разошлись от того, что у неё не может быть детей.

– Ой, батюшки! – всплеснула мать руками. – Новая беда! Я вижу, ты какой-то смурной. И как это получился такой невезучий, обязательно найдёшь, где горевать? Головушка ты моя садовая… Вон недавно Тамара Заречнова приезжала со своими двумя, такие крепенькие… Мальчик и девочка. Про тебя не спросила, когда встретились. Но видела я: очень хотелось узнать. И что же вы теперь, поодиночке опять?

– Да, решили, что у нас останется дружба…

– Дружба? Какая же одна только дружба промеж мужика и бабы? Придумал тоже… Найди себе бабёнку, чтоб любила тебя, и женись, а то пропадёшь…

…Они о многом поговорили, хотя материнские её простые советы иногда забавляли. Но он не возражал. Боялся обидеть.

И Александру стало легче на душе. Умела Катерина засветить светлый лучик…

…Ковальский и Суслов, оживлённо о чём-то беседуя, идут по главной улице города.

– Братцы-кролики, не узнаёте? – От газетного киоска к ним важно шагнул Свинарёв. Подмышкой – голубенькая папка.

– А, Колюнчик! – быстро отозвался Суслов. – Где пропадаешь? Не видно-не слышно.

– Я сейчас в городском комитете народного контроля. Жена в роддоме. Дел невпроворот, – солидно пояснил Свинарёв.

– Женился? – вполне натурально удивился Суслов.

– Вот ты даёшь! Жена уже дочь родила. Полгорода знает.

– Поздравляем! – протянул руку Ковальский. – Нормально всё в семье?

– Было хорошо, но сегодня мне сюрприз преподнесла…

– Какой?

– Говорит, когда выпишусь и приду домой, тебя чтоб там не было. Видали, что делает? Я у них с мамашей живу, в их квартире. Вот и фасонит.

– А чего она так тебя? – поинтересовался Суслов.

– Не сложилось, а так, вроде, ничего… Только разок сказала: «С тобой, жеребцом, жить тошно». Чего так?.. Я, правда, не удержался, с одной лаборанточкой кобельнул, пока жена в роддоме. Но она никак не должна была узнать.

– Значит, снова в общежитие?

– Может, и так. Она – настойчивая.

Когда уже расходились, Суслов вспомнил:

– А фамилию-то сменил?

– Конечно! Как же! У меня слово с делом не расходится.

– И как ты теперь прозываешься?

– Фамилия-то?

– Ну, да!

– Красивая – «Старчевский»!

Суслов громко хохотнул.

Когда же новоявленный Старчевский выдержанной солидной походкой, мелькая в толпе голубенькой папкой, зашагал своей дорогой, Владимир не удержался:

– Он там про жеребца какого-то говорил? Мне припомнилось:

Владимир любил классиков. А Ковальский – ещё и лошадей. Они дружно рассмеялись.

– Владимир, ты два раза подряд не ночевал в общежитии, где пропадаешь? У Леночки?

– Нет, не у Леночки, – нехотя отозвался Владимир.

– А где?

– У Татьяны. Помнишь, мы с тобой как-то заходили в музыкальное училище? Я тебя знакомил.

Александр вспомнил крупную уверенную брюнетку.

– Она, кажется, замужем?

– Была. Года два назад мужа, строителя, убило плитой.

– Дети есть?

– Сыну четыре года. У неё с матерью – трёхкомнатная квартира, дача. Татьяна – директор музыкального училища, – угрюмо глядя перед собой, перечислил Суслов.

– И одним махом всё устроил себе? – не выдержал Александр.

Владимир молчал, но недолго:

Стихи прозвучали неожиданно. Лицо Владимира было непроницаемо.

«Что это с ним? – содрогнулся Ковальский. – За этим кроется что-то серьёзное?»

Для многих на заводе Суслов – «свой» парень, добродушный и непритязательный. Но Ковальский-то знал ему цену.