Александр Малиновский - Под открытым небом. Том 2

– Почему их до сих пор не развели?

– Загадка. Бузулукскому всё сходит с рук. Правда, он ничего не нарушает: раньше времени с работы на рыбалку либо на охоту не срывается. Даже не курит и не пьёт. Аккуратист такой. Он это… – Борис запнулся, – …и жён чужих не трогает… ага…

Такой положительный…

– И не работает! – добавил Ковальский.

– Точно – и не работает, как надо! Трудно зацепить его. Налицо безнаказанность бездействия. Ярмо для цеха этот Бузулукский.

Ковальский стал внимательнее наблюдать за своим заместителем и вскоре совершенно искренне удивлялся: «А зачем такой вообще нужен?». Все оперативные и рутинные дела вершились начальниками отделений. Перспективой, кроме Долгова, никто не занимается вообще. Ковальский стал легонько подталкивать Бузулукского, желая, чтобы тот вплотную занялся технологией. Делал это осторожно, щадя самолюбие своего зама. И почувствовал молчаливое, но упорное сопротивление. А вскоре всё прорвалось:

– Почему всё время меня учите, подсовываете мне работу? Я, в конце концов, на пятнадцать лет старше вас и уже был начальником цеха. А вы только начинаете!

Ковальский был ошарашен.

– Но ведь я говорю о ваших обязанностях: вот шестая печь постоянно коксуется раньше всех. Мы её уже замордовали с остановами. Разве системный анализ и поиск решения не ваши задачи?

– Там есть профессор Долгов!

– Он тоже обязан. Но пока не может чётко всё разложить. А вы в стороне.

– Я не должен подстраховывать каждого инженера в цехе!

– Это не подстраховка, суть в другом. Надо цех вывести из прорыва. Это можно сделать только всем вместе и под нашим руководством.

– Был тут до вас один руководитель – Чухвичёв, теперь вот вы. Я не мешаю – дерзайте!

«Какая дичь, – ужаснулся Ковальский. – Либо это вызов, либо не понимает, что делает. Переговорить его нельзя. То ли гипертрофированное чувство личного превосходства, то ли уверенность в безнаказанности. Но, в любом случае, он не намерен тащить цех из ямы ни лично, ни со всеми вместе… Чирикает, будто воробьёв наглотался…»

Так началась между ними, как её назвал Ковальский, «локальная дурильня». Он понимал, что противостояние обещает быть долгим и нудным. Видел, что может в цехе справиться вообще-то и без заместителя. Но он был. И часто его, Ковальского, распоряжения, начинания, проходившие через заместителя к персоналу, искажались так, что это корёжило Александра. Мириться с этим он не мог.

– Я это, тогда… – мялся Мошков, – не сказал до конца… Он, Бузулукский, не раз заявлял, что в начальниках Чухвичёву осталось ходить недолго и начальником цеха будет он. А тут вы, понимаете? Я и сейчас вижу у него такие намерения…

– Тараканы, – досадливо махнул рукой Ковальский.

– Не понял, кто и что? А-а… – стеснительный Борис мотнул головой, – я не хотел лезть в это дело!

– Начальник, вот презент принёс, можно? – У Долгова под мышкой два солидных куска трубы от змеевика печи.

– Что это?

– Так называемые «калачи» – переходы от одной трубы к другой.

– Но к чему это?..

– Возьми и посмотри на свет.

Ковальский взял один из кусков легированной жаропрочной трубы, подошёл к окну. Внутри эллипсной поверхности её, на металле и на отложениях кокса, ясно виднелись небольшие жёлтые полосы.

– Щёлочь?

– Да, межкристаллитная коррозия. Выщелачивание легирующих добавок хрома и никеля. Труба становится как бы уже не жаропрочной. Добавки уносятся и появляется прогар. Печь выходит из строя.

– Откуда всё-таки берётся щёлочь? Я просмотрел все анализы сырья за последний год. Ни разу её не было. Анализы делаем раз в сутки. Проскакивает между отборами проб?

– Отчасти так, – Долгов завис над столом, наклонив голову и жестикулируя над ней правой рукой – такова его обычная манера говорить. Продолжил: – Думаю, щёлочь проскакивает часто, поскольку поставщики отмывают ей сернистые примеси. Потом удаляют щёлочь водой.

– Как зафиксировать? Нам надо быть доказательными! Дело серьёзное, – Ковальский вновь потрогал тяжёлые «калачи».

– Её в рабочем сырьевом потоке мало, скорости велики, а отстойников на пути движения нет. Вот и не улавливаем до печей. Если бы установить большую ёмкость! Но для этого надо ждать останова на капитальный ремонт всего цеха.

– А почему раньше не поставили ёмкость?

– Два раза говорил об этом с бывшим начальником, но он меня за чудака держал, отмахивался…

– А заместитель?

– Самодур. С ним вообще нет желания о серьёзных вещах говорить.

– Опять тараканы! – вспомнив разговор с Борисом, произнёс Ковальский. – В одной банке.

– Мало-мала, моя совсем не понимала… – ковыряя перочинным ножом в трубке кокс, отозвался Долгов. – Поясните?

– Да ну вас! Это мои дела… придёт время… Надо то, что наковыряли, в лабораторию отдать. Пусть скажут, есть ли хром, никель и щёлочь. Тогда поговорим.

– Если и не подтвердят, всё равно виновата щёлочь.

– Так уверен?

– Уверен. Почти во всех печах, которые выходили аварийно, были такие вот жёлтые разводы. У меня всё записано по датам.

…Когда Долгов ушёл, Ковальский вернулся к столу, сел в кресло.

«Что сделать, чтобы объединить Мошкова, Долгова, Бузулукского и молчальника, механика цеха Поспелова, который постоянно в тени? Если не будет слаженности, ничего не получится. Каждый сам по себе. И у каждого застарелые обиды друг на друга и на всех. Нужна общая цель! Она есть! Поднять цех! Но это не работает. Необходима конкретизация. «Поднять цех» – это сразу не осилить. Нужны локальные задачи. Они, как раздражители или, скорее, возбудители, должны заразить, разбудить интерес. Личный интерес – великий двигатель.

Унылое ежедневное топтание на месте изнурительно».

Он решил дважды в неделю заходить в заводскую библиотеку, в бюро технической информации и просматривать всё, хотя бы косвенно касающееся мировой практики производства этилена и пропилена.

«Надо искать и внедрять новое», – определил он себе стратегию.

– Сколько печей аварийно остановлено за последние две недели? – голос директора суров. Зелёные его глаза блестят, голова с тёмно-русыми, слегка вьющимися волосами похожа на рысью.

Идёт общезаводская директорская планёрка. На ней, в присутствии более полусотни начальников цехов и отделов, вопросы, накопившиеся в цехе, с маху не решить. Но всё равно обидно: Белецкий каждому вначале даёт некоторое время на короткий доклад, а Ковальского поднимает вопросом. Что означает эта нарочитая суровость? Она должна мобилизовать всех в помощь злосчастному цеху? Или это принародное признание: в улучшение дел с приходом нового начальника верить пока не приходится?

– Две печи, Вадим Петрович, – поднявшись, отвечает Ковальский. – Две…