Джеральд Даррелл - Ай-ай и я

При всех неудобствах и тяготах путешествия мы всегда испытывали облегчение, когда переправлялись на пароме, — даже в том случае, когда переправа задерживала движение. Паромы представляли собой скрепленные понтоны времен второй мировой войны, похожие на гигантские каноэ; поверх них были положены планки. Управлялась эта конструкция крепким паромщиком, ловко орудовавшим бамбуковым шестом необыкновенной длины и толщины. Но въехать на такой паром, равно как и съехать с него, было поистине подвигом. Паром просто подходил к берегу или к причалу, и планки сходились под острыми углами. Задача водителя — подогнать колеса так, чтобы въехать на планки и съехать на берег. Паром тотчас же отходит назад и кружится в вальсе на бурой воде. Если паром на противоположном берегу реки, звони в подвешенный на пальму колокол; если таковой (как это часто и бывало) отсутствует, вся надежда только на силу собственных легких. Сумеешь докричаться до паромщика (который на противоположном берегу крутит шуры-муры с какой-нибудь соблазнительной деревенской девчонкой), тогда твое счастье: паромщик неохотно и с тоской во взоре двинется к вам.

Но уж коли въехал на паром, можешь понаслаждаться тишиной. Ласково греет солнце, медленно и плавно движется посудина, и единственный звук, который долетает до твоих ушей, — плеск и свист бамбукового шеста в надежных мускулистых руках паромщика, точно копье в руках охотника на мамонтов… Порой промчится стая белых, как звезды, цапель, летящих строем на поиск мест, богатых рыбой; иногда стрелой пролетит над рекой крошечный зимородок ярко-голубого и красно-коричневого цвета, а высоко в небе парят коршуны, будто черные кресты. Иногда мимо проскальзывают небольшие пироги и каноэ, двигаясь бесшумно, словно упавшие на воду листья или крылатые семена.

Между тем дорога становилась все хуже и хуже. Мы двигались с самой что ни на есть черепашьей скоростью, но все равно не удавалось избегать ям и огромных камней. Дорога шла уже в нескольких сотнях футов над уровнем моря, вниз уходил совершенно отвесный обрыв, а над нами высилась столь же отвесная скала. Росшие когда-то внизу деревья были вырублены под посевы; затем участок забросили, и он зарос низким кустарником и вьющимися растениями. Иногда над этой порослью, словно зеленая ракета, выстреливала случайная пальма-равенала или кокосовая пальма, распушив веер из листьев, будто павлиний хвост. Вода в море была темно-синяя, кое-где в нее вдавались скалы; побережье изрезали большие бухты с роскошными пляжами цвета поджаристого печенья, и волны, накатывавшие на темный песок, оставляли на нем белую пену, похожую на коралловое ожерелье.

Наконец мы добрались до деревни, где предполагали найти профессора Ролана Альбиньяка — нашего старинного приятеля, основавшего заповедник «Человек и биосфера», где нам предстояло работать. Но эта встреча, как и большинство из намечавшихся на Мадагаскаре, не состоялась, а местные жители, как всегда, были готовы прийти на помощь и сообщили массу новостей о нашем друге. Кто сообщил, что он вот-вот прилетит на самолете, кто поведал, будто он вот-вот приедет на автомобиле, кто-то слышал, будто он приплывет на пароходе; он был там-то, он был здесь, он в Париже, он вообще никогда не приедет.

При такой противоречивой информации мы сочли за лучшее пообедать в местном отельчике, лелея крохотную надежду, что профессор все-таки объявится. Если же нет, то нам надо было спешить дальше: следующий на нашем пути паром зависел от прилива. Кстати, об этом пароме и о приливе мы тоже получили лавину самой противоречивой информации.

Подкрепившись скромным, но плотным завтраком из свежей рыбы, курятины и неизменной миски риса, без которой, судя по всему, не обходится ни один обед на Мадагаскаре, мы тронулись в путь. А путь предстоял неблизкий, и, к нашему огорчению, чем дальше, тем хуже делалась дорога и тем медленнее мы продвигались вперед, так что когда наконец добрались до реки, небо уже подернулось нежным оттенком зеленого, а тени зловеще вытянулись.

К вящей радости, паром был на нашем берегу, но паромщиков беспокоило, что начинался отлив и вода в реке быстро спадала. Если уровень окажется слишком низким, мы попросту не сможем съехать на тот берег и вынуждены будем дожидаться нового прилива — перспектива не особо соблазнительная, потому как наши подушки и ламба, не говоря уже о соломенных матрацах, были тщательно упакованы и в поисках их нам пришлось бы перерыть все машины; еду мы, кстати, тоже запрятали глубоко. Мы быстро погрузились на паром (к счастью, он был достаточно велик и мог взять две машины сразу), и паромщики спешно повезли нас через темнеющую реку. Добравшись до противоположного берега, мы, к своему ужасу, обнаружили, что вода спадает гораздо быстрее, чем нам поначалу казалось, и что съехать просто невозможно: паром пребывал на три-четыре фута ниже причала. Ничего страшного, сказали паромщики, можно будет причалить и на небольшой пляж в пятидесяти ярдах ниже по реке.

Для полного счастья еще пошел дождь — хоть и не сильный, но и его хватило, чтобы промокнуть до нитки.

Мы достигли песчаного пляжа и, к нашему облегчению, благополучно причалили. Паромщики тут же погнали паром за остальными; мы послали им весточку, что едем в деревню, лежащую в четырех милях дальше, и к их прибытию успеем приготовить ужин. Чтобы еще больше ободрить оставшихся, велели передать, что распакуем пиво. Итак, мы двинулись в путь сквозь моросящий дождь, нас бросало и било еще нещаднее, так как в темноте труднее было ориентироваться. Фары машин отбрасывали на дорогу самые причудливые тени, и определить, что впереди — валун или ухаб — становилось невозможным.

Когда мы наконец добрались до деревни, она вся была погружена во тьму, лишь слышался какой-то странный звук — очевидно, это храпели местные жители. Несколько собак встретили нас бессвязным лаем и сразу же отправились спать. Здешний отельчик представлял собой длинное, приземистое, малогостеприимное сооружение из дерева и бамбука и с бамбуковой же крышей. Впрочем, дородная супруга хозяина отельчика и остальные члены семьи отнюдь не выказали признаков неудовольствия или раздражения. Напротив, они повскакивали с постелей в самом добром настроении, готовые к услугам. Мы объяснили хозяйке, что в конечном счете нас будет одиннадцать душ и что у нас с полудня во рту не было маковой росинки. Стало быть, провианта нам нужно как на целый полк, а то с голодухи слопаем друг друга. В ответ она одарила нас широкой спокойной улыбкой, так же улыбнулась своим забавным, не по годам сообразительным детям и безмятежной походкой направилась в огород, гоня перед собой ребячью гурьбу.