Сергей Колбин - Большая гусиная охота. Лёнькина весна. Повести

В ванной комнате квартиры, где прошло моё детство, справа от умывальника, располагалась вешалка для полотенца. Она представляла собой фанерную лакированную доску с двумя подставками для туалетных принадлежностей, между которыми была закреплена поперечина. Когда я начал самостоятельно умываться, то заметил в верхней части вешалки необычный рисунок, но поскольку был ещё мал ростом, деталей разобрать не мог. Первый раз мне удалось самостоятельно забраться на стул, именно для того, чтобы рассмотреть картинку овальной формы. На ней масляными красками был изображён пейзаж – маленькое синее озеро в окружении низкорослых деревьев, над которыми голубело небо с кучевыми облаками. По меньшей мере, два раза в день, на протяжении ряда лет, рисунок, до мельчайших подробностей, переходил в глубину подсознания и, в конечном итоге, став ростом выше вешалки, я перестал его замечать.

Во времена юношеского упоения утиной охотой, сама собой, как клин в осеннем небе, возникла мечта – дикие гуси. Традиционный способ добычи их на полях отпадал, ввиду отсутствия таковых поблизости с нужными размерами. На водоёмы они садились крайне редко, и было мало счастливчиков, на которых в тумане наваливал табун северных птиц. По рассказам клюквенников, гуси часто садились в моховые болота, порой так близко, что до них можно было докинуть палкой.

Однажды я упросил опытного охотника взять меня с собой в болото. Сам он шёл туда за ягодами и ввиду трудности дороги (особенно обратной) не взял даже ружья. Это обстоятельство несколько смутило меня, но вида я не подал, бодро шагая в утренних сумерках по лесной тропе. Путь действительно оказался неблизкий – около десяти километров, и нелёгкий – приходилось форсировать разлившиеся ручьи, продираться сквозь молодые заросли вырубок, лишь изредка отдыхая на участках с твёрдой почвой под ногами.

Когда лес кончился, и мы вышли на открытое пространство, невиданная ранее картина буквально ошеломила меня. Обширное жёлто-зелёное поле с редкими низкорослыми соснами и берёзами, на горизонте смыкалось с живописным октябрьским небом, между которыми едва угадывалась граница – зубчатая полоска тёмного леса! Сколько же до неё? Видимо не меньше, чем пройденная утром дорога. Идти по мху оказалось гораздо тяжелее, чем даже по залитой водой тропе, а жёлтые пятна оказались полосками тростника и кочками, поросшими увядающей осокой. Путь наш пролёг через возвышенность, представляющую собой берёзовую шапку, оказавшуюся высоким твёрдым островом, а слева виднелась ещё более массивная, с разнопородными деревьями. За островом ковёр мха неприятно прогибался под ногами, но, осторожно ступая, мы без проблем его преодолели. Перед небольшой гривой корявых сосен напарник остался собирать ягоды, а я, получив указания о времени и месте сбора, отправился вглубь этого нового для меня мира.

Впечатление было настолько сильным, что на какое-то время забылись гуси, ружьё, и охота вообще. Неожиданно стая тетеревов взлётом нарушила не замечаемую мной тишину, а запоздалый выстрел её буквально взорвал. Лирохвостый тетерев комом упал в подрост вереска и багульника. Это был мой первый косач, но, несмотря на радость удачи, в мыслях настойчиво обозначилась цель – гуси. Взяв ориентир по островам-шапкам, я двинулся дальше. В конце гривы, из-под ног, с треском снимается стая белых куропаток. После дуплета две падают, а задержавшийся со взлётом старый куропач пугает меня звуком, напоминающим скрип ржавой дверной петли.

Впечатлений предостаточно, но, как в сказочном сне, продолжаю идти вперёд. А это что такое? Сквозь сосны проглядывает тёмно-синяя полоска воды. Озеро! Заворожённый, подхожу к берегу и, не обращая внимания на снявшуюся стайку уток, долго любуюсь панорамой. До этого дня я смутно знал, что такое моховое болото, об озере же в нём и представления не имел. Гусей не видно и не слышно, а время двигаться в обратную дорогу – осенний день короток.

Мой старший товарищ набрал полный рюкзак клюквы (теперь понятно, почему он не взял ружьё). Выходим из болота и с облегчением шагаем по непружинящей земной тверди. Вечернее солнце позолотило редкие листья осин, берёз, клёнов, слегка шелестящих от лёгкого ветерка, и вдруг раздаётся долгожданное гоготанье. Гуси! Огромный косяк над самыми макушками деревьев, качаясь, плывёт, выплёскивая звуки. Хватаюсь за ружьё, но гуси летят стороной, и остаётся лишь проводить их взглядом.

После этого первого свидания с моховым болотом мне стали часто сниться гуси, планирующие над головой, безбрежные просторы и озеро, возникающее сквозь макушки сосен, завораживающее своей таинственностью.

На одной из самодельных карт я обнаружил название найденного мохового водоёма. Это было Гусиное озеро. Неспроста его так нарекли, и данное обстоятельство ещё больше подстегнуло к походам за гусями на Гусиное.

Озеро площадью около двадцати гектаров несколько напоминало латинскую букву «S». С трёх сторон его окружал болотный сосняк, а с четвёртой оно было как бы прикрыто возвышающейся «берёзовой шапочкой» – золотистой в середине осени и коричневой в её конце. Вдоль слегка качающегося берега тянулась тропинка, а старое кострище подтверждало, что не один я сюда добираюсь.

В конце октября, выкроив пару дней, спешу на новое свидание с болотом, озером, гусями. Вначале взору предстаёт прерывистая соснами синяя линия, потом сплошная, и вот оно у моих ног – Гусиное озеро. Тёмная, почти чёрная вблизи, поверхность воды пустынна. Начинаю обходить береговую линию и перед самой «берёзовой шапочкой», неожиданно, из крохотного заливчика, взлетают четыре огромные, чёрные утки. Гремит дуплет и пара остаётся лежать на воде. Долго их гонит по волнам к противоположному берегу, а я пока заканчиваю обход озера. По пути, на мысках, нахожу остатки скрадков-шалашей, изготовленных явно не в этом году. Наконец уток подогнало к берегу, и я поднимаю тяжелых, по весу не меньше кряквы, птиц. Больше всего в них поражает огромный клюв, размером со спичечный коробок – таких мне ещё не приходилось добывать. Начинаю вспоминать цветные иллюстрации из папиной толстой книжки – похоже, что это турпаны, дома ещё раз проверю. Рядом с берёзовым торцом острова растут довольно толстые сосны, часть из которых засохла и должна стать дровами для моего костра. Наступившая середина дня, в отсутствие лёта дичи – лучшее время для подготовки к ночи, и я начинаю рубить топориком неподатливый сушняк, стаскивая к облюбованному на берегу озера месту. Во время работы впитываю в себя аромат сосен, вереска с багульником; он пьянит, а предстоящая ночь предвещает что-то таинственное.