Вячеслав Пальман - Восточный кордон

Когда стало припекать солнце и день удлинился, Монашка забеспокоилась.

Пробегав всю зиму по северным склонам гор, Самур и волчица познакомились с десятками самых разнообразных логовищ: пещер, выворотов, густосплетенных крыш из ожины, навесов в ущельях и нор, вырытых проворными лапами лис и енотовидных собак. Одни были отменно хороши, другие так себе и пригодны лишь для разового поселения, третьи требовали обстоятельного ремонта. Дружная пара легко покидала такие ночёвки. Дом для них был там, где ночевали на сытый желудок. А дальше следовал новый маршрут, охота, пища и новый «гостиничный номер» в скалах.

Зима прошла удачно, волчица и овчар редко голодали и только один раз позволили себе снизойти до нападения на человеческое жильё: это когда в горах свирепствовал буран, мягкий, глубокий снег перекрыл все дороги и тропы, а дикие звери упрятались в недоступных лесах. Тогда волчица показала Самуру, как разрушать крышу овчарни, и они утащили две овцы, немало удивив опытного хозяина странным видом разбоя. Обычно волк, забравшись в хлев, берет одну овцу или козу, но непременно передушит всех остальных, пьянея от вида крови. На этот раз хозяину повезло, его хлев посетили явно вежливые волки: стадо не пострадало. Это уже школа Самура; однажды он дал трёпку своей Монашке, когда она, забывшись во время охоты, разорвала больше животных, чем нужно для еды. Воспитание пошло впрок.

Удача сопутствовала им всю зиму. Стая Прилизанного, так жестоко потрёпанная хитрым и опытном лесником, хоть и пересекала их след не один раз, но нападать не пыталась. Видно, сил у стаи не хватало, а волчица в свою очередь дважды удерживала Самура от погони за ненавистными врагами, так что битвы за это время не произошло. И это тоже способствовало покою и счастью.

Когда пришла весна, волчицу словно подменили. Она не находила себе места.

Инстинкт зверя подсказывал Самуру, что сейчас ему надо во всем слушаться своей подруги и ходить за ней, предоставив полную свободу действий. Она приняла уступку в правах как должное. Однажды, когда Самур своевольно потянул не туда, куда хотелось ей, волчица резко и зло куснула его. Шестипалый не огрызнулся, отскочил удивлённый, но настаивать на своём желании не решился.

Сколько немеряных вёрст они пробежали за эту зиму! След дружной пары обнаруживался на склонах гор, подымался к перевалам, много раз углублялся в заповедник и выходил из него. Это был излюбленный край Монашки. Места с ещё сохранившимся диким лесом, с богатым миром животных, с укромными ущельями, где не ступала человеческая нога и где было темно от пихтарника даже ясным днём, — этот Кавказ вполне подходил ей особенно сейчас, когда оседлость требовалась для сохранения своего рода.

Долго и тщательно выбирала она себе логово. Кажется, не осталось ни одного распадка и долины, обеганы десятки ущелий и высот, изучено множество нор и пещер, а Монашка все никак не могла остановиться. А может быть, просто ещё не подошло время, чтобы остановиться, и хоть отяжелела она, сделалась раздражительной, резкой и жадной, но все ещё искала и искала, выматывая себя и Самура.

Что ей понравилось на узкой тропе вдоль бывшей узкоколейки — сказать трудно. Они заявились туда в разгар весны. Нестерпимо блестел подтаявший снег, а на южных припеках стеклянно звенели ручейки. Овчар и волчица обегали оба склона, повертелись на выходе из ущелья, где Самур словил зазевавшегося зайца, тут же бесцеремонно отнятого у него Монашкой, и, наконец, пошли в глубь распадка, принюхиваясь к смутно волнующему запаху земли.

Видно, у Монашки не осталось больше времени, и она решила, что пора обрести дом. Немедленно, без всяких проволочек.

В одном месте ручей, игриво вильнув, пересекал распадок почти поперёк. Там остался старый, сложенный из брёвен мост. Под него во время разлива ручей натаскал уйму здоровенных камней. Все они густо поросли шиповником и ожиной, над берегами поднялись чёрная ольха и тополь, по мосту уже не ходили, так как шпалы провалились, кто-то устроил тут опасную кладку, но она тоже сгнила, казалось, и не приходил сюда никогда человек и не он вовсе сделал этот мост, а сама природа нафантазировала его.

Сбоку разрушенного моста, над ручьём, Монашка отыскала возвышение, поросшее старым вереском и дубовой мелочью. Огромный клён, чудом оставшийся на вырубке, пустил по склону витые, сильные корни, из-под которых вода и ветер вытащили песок. Образовалась ниша. Чем не чудесная нора!

Они принялись углублять эту нору, скидывая камни и глину в ручей. Через два дня квартира ушла коридорами метра на три под клён, вход прекрасно закрывала широколапая ольха, вокруг было сухо, обзор на три стороны и дичь, глушь и глушь.

Однажды Самур, отлучившийся за добычей, вернулся с убитой косулей. Он хотел было на правах кормильца забраться в логово, но Монашка гневно зарычала из темноты, и он испуганно попятился. Что-то случилось, он не знал что, но опыт подсказал ему самое благоразумное решение: оставить добычу у порога, а самому отойти в сторонку и на время забыть об уютной норе.

С того дня так и повелось: Самур охотился, приносил добычу к самому порогу и отходил прочь. Сперва он не видел Монашки совсем, потом в чёрном зеве норы стала появляться её острая и хитрая мордочка, волчица раскосо оглядывалась и затаскивала принесённое поглубже. Через несколько дней она вылезла первый раз, похудевшая, грязная и замученная, пощурилась на солнце, нервно зевнула и, не удостоив Самура даже взглядом, вдруг быстро повернулась к логову, прислушалась и мгновенно исчезла в глубине.

Самур крадучись подполз к норе и вытянул морду. Слабая возня послышалась оттуда, дохнуло смутным запахом, напоминающим его собственный запах. И ещё что-то тёплое, нежное, волнующее достигло его носа. Жмурясь от невероятного счастья, Шестипалый хотел было пролезть дальше, но в темноте яро блеснули жёлто-зеленые рысьи глаза Монашки, а рычание её было столь недвусмысленным, что овчар полез прочь.

Что произошло — не его ума дело. Только так можно было оценить сложившуюся ситуацию.

С этого дня Самур не уходил далеко от дома. Он не столько охотился, сколько охранял подступы к логову, контролируя и осматривая окрестность с какого-нибудь высокого камня.

Там его однажды и заметил Прилизанный: бело-чёрное изваяние на вершине крутой скалы, окружённой лесом. Самур стоял, как мраморная скульптура, всматриваясь в неширокую долину, в конце которой возвышалась горбатая гора. Враг Самура — Прилизанный лежал на краю поляны, поднятой над лесом недалеко от логова, и мрачно следил за ненавистным овчаром. Опять они встретились. Под деревьями, в стороне от вожака, расположилась его свита — пять молодых волков, так же, как и он, оставшиеся без подруг и потому особенно злые и беспощадные. Сбитый, дисциплинированный отряд.