Рудольф Самош - Кантор идет по следу

Низко нагнув голову к земле, пес побежал к дальним кустам, что росли возле забора. Обежав двор, Кантор вернулся к тому месту, где он оставил хозяина, и увидел, что старшины уже нет. Осмотревшись, он заметил хозяина уже за забором, рядом с ним там стояли еще какие-то незнакомые Кантору люди.

«Предательство!» — фыркнул про себя пес и в тот же миг увидел суку с рыжей шерстью, бегущую по направлению к кустам.

«Ну подожди!» — взвизгнул пес и, делая большие прыжки, помчался за бессовестной сукой, осмелившейся нарушить его обычную прогулку. Откуда было псу знать, что все это специально подстроено для него собственным хозяином. Пес решил срезать угол и догнать собаку. Он уже подбежал к кустам, но вдруг остановился, подняв голову: в нос ему ударил приятный запах, донесенный ветерком. И в тот же миг он увидел темную, скользившую ему навстречу тень. Это была черная как смоль собака, с распушенным хвостом. Чарующий запах, исходящий от нее, завладел всем существом Кантора, голова у него по шла кругом.

Прошло несколько мгновений, и он оказался в тесном кольце четырех красивых молодых сук. Желания ссориться с кем-нибудь из них у Кантора не было.

«Интересно, почему я до сих пор не видел их? — удовлетворенно фыркал Кантор. — Как я мог не обращать внимания на то, что здесь, на площадке, столько красивых сук!»

Кантор посмотрел в сторону забора, за которым виднелась фигура хозяина. Но вот чудеса, почему он с таким нетерпением потирает руки? Однако времени для раздумывания у Кантора не было: длинношерстая рыжая Эмми, заигрывая с Кантором, подходила сбоку.

«Давай поиграем!» — приветливо тявкнул пес, повернув к ней голову. Через секунду он уже обнимал ее за шею. Немного поигравшись, пес повалил ее на землю, но в это время к ним подбежала черная Клеопатра.

— Ну, пошла свалка! — громко заметил хозяин.

Вскоре вокруг играющей пары бегала Маришка и, обиженно ворча, прыгала Лади.

Чупати, наклонившись к хозяину черной Клеопатры, сказал:

— Если Клеопатра ответит на любовь Кантора, ставлю тебе ящик пива.

Надежды старшины имели основания, так как трехлетняя красавица сука была настоящей гордостью всего собачьего городка. В тонкости чутья и ловкости ей не было равных. Чупати со вчерашнего дня думал только о ней, считая, что лучшей пары для Кантора нет.

— Пусть пес сам выбирает себе пару, — заметил начальник собачьего городка. — Мне кажется, он выберет Лади.

— А может, и Маришку, — сказал старшина, не спуская глаз со своего любимца.

— А как же твое обещание поставить мне ящик пива? — спросил хозяин черной Клеопатры.

— Вот моя рука… — Чупати вытер руку о брюки и протянул ее хозяину Клеопатры.

— Моя сука выросла под наблюдением Ковача, — не без гордости заметил хозяин Клеопатры.

— Жаль, что этого не может знать мой Кантор. — Старшина тяжело вздохнул и скорчил при этом такую трагическую мину, что присутствующие громко расхохотались.

— Чего вы ржете, как лошади? Что думал, то и сказал.

На зеленом лугу тем временем остались только Кантор с Эмми и Клеопатрой. Они резвились друг возле друга, дружелюбно толкались, прыгали через канаву.

Наконец эти игры надоели Клеопатре. С угрожающим рыком она отогнала от Кантора рыжую Эмми.

— Ящик пива за мной, — бросил Чупати хозяину Клеопатры.

— Товарищ Сабо, быстро отзовите свою Эмми, пока не началась драка! — посоветовал начальник городка хозяину Эмми.

— Ничего не будет, — спокойно произнес Чупати.

Через полчаса Кантора совершенно нельзя было узнать: вместо злого животного, каким был Кантор с самого утра, в бокс вернулся ласковый и смирный пес.

Больше всего такой перемене в Канторе обрадовался щенок Тончи.

Частыми посетителями клуба были, как правило, журналисты различных газет, редакции которых размещались в этом же здании. Вечером, когда очередной номер газеты был уже сверстан и уходил в типографию, клуб заполнялся до отказа.

В такие вечера все тянули ром или коньяк, запивая то и другое кока-колой или же пепси-колой. Недостатка в девицах здесь не было. Воспитанницы циркового училища, начинающие балерины и просто разочарованные в жизни женщины — каждая из них обязательно хотела пообщаться с кем-нибудь из титанов прессы, скрасив тем самым свое серое повседневное существование.

А разве можно скрасить серое существование без нескольких рюмок рома или коньяка? Подогретые спиртными напитками, многие предавались иллюзиям и начинали говорить о принципах, даже если у говорящих и в помине их не было. Действительное перемешивалось с выдумкой, талантливое с дилетантским и так далее и тому подобное.

В один из таких вечеров в клубе появился журналист Иштван Семеш. Сегодня его выгнали с работы, и он был похож на жалкого бездомного щенка.

Стоя в дверях комнаты, в которой одни играли в шахматы, а другие резались в карты, Иштван вдруг подумал о том, а не попытать ли и ему счастья с оставшимися у него двадцатью форинтами. Он стоял и ждал, пока кто-нибудь из знакомых не предложит подсесть к ним за стол.

Семеш по натуре был оптимистом и потому часто полагался на счастливый случай. Печаль брала над ним верх, как правило, не больше чем на пять минут.

Когда он в нерешительности стоял у входа в клуб, у него было такое настроение, что, казалось, весь этот мир начинен одной несправедливостью. И все потому, что сегодня главный редактор газеты заявил ему, что больше не собирается терпеть его штучки-дрючки.

Семеш считал такое заявление излишне грубым, поскольку никому не дано права называть простую творческую неудачу какими-то штучками-дрючками.

Накануне вечером состоялся торжественный банкет по случаю двадцатипятилетия со дня основания газеты. На банкете «якобы» в качестве гостей присутствовали руководители ряда предприятий и учреждений, рупором которых являлась эта газета. Для Семеша их присутствие было связано со словом «якобы», так как он напился и ничего толком не помнил.

В редакции в тот день отмечать столь важное событие начали задолго до банкета, а точнее, чуть ли не с самого утра. Часа в четыре, несколько протрезвившись от утренних возлияний, Семеш написал статью, посвященную юбилею. Освободившись, он пошел на банкет, где сразу же засел за стол, уставленный не столько закусками, сколько напитками. Набравшись как следует, Семеш, к несчастью, свалился не на пол, а упал грудью на стол, опрокинув рюмки и блюдо с французским салатом. Сидевший напротив главный редактор в черном костюме оказался выпачканным майонезом. Незадачливый репортер запомнил, правда совершенно случайно, что он, дабы как-то скрасить случившееся, начал по-дружески хлопать выпачканного главного редактора по щекам, приговаривая при этом, будто на таком вечере все это можно воспринимать как своеобразную шутку, а не как нечто трагичное.