Маршал Саундерс - Красавец Джой

— Принеси назад!

Джим не шелохнулся, пока не услыхал приказания, но, услыхав его, он бросился со всех ног, принес ремешок и положил его к ногам Неда. Нед раза три посылал Джима за ремешком, после чего он обратился ко мне.

— Теперь твой черед, Джой, — сказал он.

Он бросил ремешок в малиновые кусты и крикнул мне: «Принеси назад!» Я прекрасно понял, что от меня требовали, и побежал на поиски. По сильному запаху ремешка я его скоро нашел, но странная вещь, — когда я взял его в рот, я стал грызть и жевать его, вместо того, чтобы нести его к Неду, и когда Нед снова закричал: «Принеси назад!» — я уронил ремешок и подбежал к молодому хозяину. Сделал я это не из упрямства, а по глупости.

Нед показал мне пустые руки и указал на место, где лежал ремешок. Тогда я побежал за ним и принес его. Нед несколько раз посылал меня за ремешком, потому что я плохо исполнял его приказание: то я не умел найти ремешка, то ронял его по дороге; но наш учитель терпеливо ждал: он не трогался с места, пока я не принес ему, наконец, ремешка. После меня он стал учить Билли носить поноску, но вскоре стемнело, и Нед увел Билли домой.

Я еще остался во дворе с Джимом, и Джим рассказал мне все про себя, про свою молодость.

«Первые три года моей жизни, — сказал Джим, — я провел у содержателя верховых лошадей здесь, в Ферпорте. Он давал меня за плату охотникам. Все господа любили меня. Помню безумную радость, нападавшую на меня при виде ружей: я прыгал около них и хватал их зубами. Я любил охотиться за птицей и за кроликами; случалось проводить целые дни с утра до вечера в лесу в поисках дичи, и, признаюсь, я ощущал огромное удовольствие, когда мне удавалось принести господам подстреленную птицу и получать похвалы за то, что я нимало не помял ее.

Я никогда не терял следа моих господ, как бы далеко они ни были от меня; конечно, я узнавал, где они не чутьем, потому что расстояние бывало слишком велико, но верный инстинкт всегда приводил меня самым коротким путем на то место, куда было нужно.

Раз, в субботу после обеда, за мной пришло общество молодых людей, желавших поохотиться. У них была охотничья собака испанской породы, по имени Боб, но им нужна была вторая собака. Хозяину почему-то не хотелось отпустить меня с ними, но, наконец, он согласился, и меня посадили в зад повозки вместе с Бобом и с запасом провизии. Этот Боб был превеселый. Он сказал мне, что завтра у нас будет славный праздник: сначала побегаем за дичью, а потом молодые господа будут где-нибудь на травке завтракать и отдыхать, и нам достанутся разные лакомые кусочки.

Мне не понравилась мысль о такой охоте: в воскресенье я любил отдохнуть дома. Но, конечно, я ничего не сказал. Мы ночевали в деревенской гостинице. На другое утро нас привезли к берегу маленького озера, где охотникам обещали множество диких уток.

Они не торопились приниматься за дело: все расселись на камнях и решили, что надо выпить перед началом охоты. Появились бутылки, и молодежь усердно принялась их распивать. Вскоре охотники стали придираться друг к другу, спорить, а про охоту, казалось, совсем забыли. Вдруг один из них предложил позабавиться с собаками. Они привязали нас к дереву и стали бросать палку в воду, посылая нас за нею. Конечно, мы рвались и только издергали себе шеи о веревки.

Потом один из них стал издеваться надо мной, уверяя товарищей, что я страшно боюсь ружья.

Он пьяной поступью направился к повозке, и вытащил оттуда свое ружье. Зарядив его и отойдя недалеко, он стал прицеливаться в меня.

Тогда хозяин Боба объявил, что он вовсе не желает видеть, как его собаке раздробят ноги, а потому он отвязал Боба и отвел его в сторону. Можешь себе представить, что я пережил, пока охотник целился в меня, а потом стал стрелять; пули пролетали то над головой моей, то взрывали землю у ног. Я был страшно напуган, громко выл и молил о пощаде.

Другие молодые люди очень радовались такой умной выдумке товарища и покатывались со смеха. Наконец, и они взяли ружья. Нет, я не могу без ужаса вспомнить о том, сколько я выстрадал тогда в течение часа. Я, наверное, был бы убит, так как все охотники опьянели и потеряли верность руки, если бы не случилось другой внезапной ужасной развязки.

Бедный Боб, напуганный не менее моего, пал жертвой выстрела, пущенного трясущейся рукой собственного его хозяина, наиболее опьяневшего из всех. Боб громко взвыл, судорожно дернул ногами и растянулся неподвижно. Это несчастье вдруг отрезвило все общество. Все охотники окружили Боба, стараясь помочь ему, но он был уже мертв.

Посидев молча около него, они стали бросать в озеро оставшиеся бутылки вина, потом вырыли неглубокую яму и зарыли в ней Боба. После того меня посадили в повозку и медленно поехали назад в город.

Я не хочу сказать, что эти молодые люди были совсем дурные и испорченные, они, наверное, не хотели повредить мне или убить Боба, но их отуманило противное зелье в бутылках.

С тех пор я сильно изменился. Я остался глух на правое ухо и, как бы я ни боролся с моей слабостью, но я ничем не могу побороть страха при одном виде ружья: я тотчас убегаю и прячусь. Мой хозяин очень рассердился на молодых охотников за то, что они испортили меня, и вскоре после того привез меня к Морисам, где он предложил меня детям для игры, говоря, что трудно найти более смирную и добрую собаку. Мне здесь живется очень хорошо, и я всем доволен; я хотел бы только отвыкнуть от дурной привычки поджимать хвост и сторониться от ружья, где бы я его ни увидал».

— Не надо мучить себя из-за таких пустяков, Джим, — сказал я ему, — ведь ты ни в чем не виноват. Кроме того, ты должен радоваться, что перестал быть охотничьей собакой; тут есть одно очень хорошее обстоятельство.

— Какое? — спросил Джим.

— А то, что ты больше не преследуешь бедных птиц. Ведь наша барышня Лора называет большим грехом всякое убийство — птицам так весело жить и летать на свободе.

— Это правда, пожалуй, — отвечал Джим. — К тому же надо сказать, что люди особенно жестоко убивают. Помню, в самый разгар моей охотничьей жизни мне нравилось брать дичь и кроликов, но и тогда я с отвращением нес в зубах еще живую птичку, смотревшую на меня жалобными глазами, для того, чтобы отдать ее охотнику. Теперь я часто останавливаюсь на улице и с удивлением смотрю на дамские шляпки. Я понять не могу, как могут дамы носить птиц на шляпах, да к тому же еще изуродованных, с загнутыми назад шеями и головами! Мне всегда хочется таких дам отвести в лес и показать им там настоящих, живых птиц, живущих на полной свободе. Как они мало похожи на чучел, украшающих их шляпки! Случалось ли тебе, Джой, сделать хорошую прогулку в лесу?