Иштван Фекете - Репейка

— Как что? Я написал! Блистательно! Радуйтесь, дети мои! Гоп, сперва выпейте чуточку. Мальвинка, не смотри на меня так, я не свихнулся, я просто немножко счастлив. А вот и этот бесценный песик. Иди сюда, Репейка!

Однако Репейка попятился, спрятался за Додо, поджал хвост и заворчал.

— Что такое? Что ты сделал с собакой? — прохрипел Оскар.

— Ничего. Он не узнает тебя…

— Меня?!

— Ну да, тебя. Мальвина, у тебя есть зеркало?

Оскар весьма тупо уставился в зеркало; Мальвина увидела чернильный карандаш, открытый шкафчик, бутылку палинки и затряслась от смеха; даже Додо улыбнулся.

— Смеетесь надо мной? Что ж, смейтесь… — И лицо Оскара стало так печально, так сине-печально, что Мальвина только что не визжала от смеха. Но с укротителем зверей нужно было держать ухо востро.

— … так блистательно удалось… а вы надо мной посмеялись.

— Мы думали, ты нас разыгрываешь… А выпить так и не дашь?

Оскар охнул и от обиды моментально перешел к размягченному радушию.

— Чтобы я — я! — не дал выпить! Мальвинка, позволь я тебя поцелую! — И он запечатлел на ее лбу звучный поцелуй, который наездница со смехом ему и возвратила.

В эту минуту вошел Алайош и тотчас разобрался в ситуации. Он принюхался.

— Какой аромат! Оскар, я разолью, если позволишь. — И он прикрыл за собою дверь. — Нас, кажется, достаточно? Мальвина, тащи сюда таз и мыло, потом Оскар прочитает свое произведение. Если это не секрет…

— От вас у меня нет секретов, но Мальвину оставь в покое. Вот только воды принесите.

Мытье оказало на Оскара весьма благотворное действие. Его лицо и руки сохранили лишь светло-лиловый оттенок, а внутреннее воздействие палинки выдавал только необычный блеск в глазах, который — при минимальном доброжелательстве — вполне можно было отнести за счет творческого вдохновения.

— Садитесь все на кровать. Вот так! Ну, а теперь слушайте. И ты, Репейка тоже… Итак:

ВЕСЕЛОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

Написал (для государственного цирка «Стар»)

Оскар Кё.

«Сцена: арена цирка…»

Снаружи все иссушала умопомрачительная жара. Выпущенные пастись лошади укрылись в тени, ушами, хвостом, ногами обороняясь от кровососов-слепней; Султану и Джину снилось, что они в Африке, где в саваннах раздается ржание зебр и в круглой тени зонтичных акаций пасутся гну. Пипинч грезилось прошлое и крутые утесы, только Эде ворчал изредка, — он страдал в своей теплой шубе и хотел выбраться из клетки, поискать где-нибудь в скалах прохладную пещеру, — и еще он прислушивался, потому что над лесом с клекотом кружились два сарыча в прохладной высоте невесомой и ничем не ограниченной свободы.

А в повозке как раз закончилось чтение. Наступила глубокая тишина, только жужжали две-три мухи между жалюзи и сеткой от комаров.

Слушатели с почтительным восхищением взирали на Оскара, пока, наконец, Алайош не провозгласил:

— Мальвина, если они и поставить сумеют эту сцену, не возражаю, можешь поцеловать Оскара!

— В общем, это уже состоялось, — сказал Додо, — но я право не предполагал… Оскар!!

— Изумительно, — радовалась Мальвина.

— Говорите всерьез… хоть я и выпил, но это дело серьезное. — Руки Оскара дрожали, победа была полной, но он еще не упился ею.

Алайош встал.

— Оскар! — воскликнул он, пожимая укротителю руку. — Больше я ничего не скажу! — И он обнял друга. Встал для объятия и Додо, поднялась и Мальвина.

Репейка не встал. Он лежал в углу и ничего не понимал. Вокруг него кипели пылкие страсти, он угадывал, что происходящее необычно, странно, и люди ведут себя не так, как всегда. Их движения размашистей, голоса возбужденнее, они бессмысленно долго смотрят друг на друга, что-то одобряют, перешептываются, похлопывают друг друга по плечу… — но ничем плохим это не пахло, и щенку было скорее спокойно, чем трудно, в этой оживленной атмосфере.

Наконец, Мальвина засобиралась.

— Я и грибы твои заберу, Додо, ведь есть-то вы все-таки будете? Пойдешь со мной, Репейка?

Репейка встал, завертел хвостом:

— Я бы с удовольствием…

— Можно Репейке пойти со мной, Додо?

Додо взглянул на Оскара, и Оскар величественным жестом дал разрешение.

— Репейка, бесценный песик, ты можешь идти с этой дамой… но веди себя хорошо.

Мальвина и Репейка выскользнули за дверь, которую Мальвина аккуратно прикрыла, в то время как Алайош посылал ей вслед воздушный поцелуй.

Затем он перевел глаза на Оскара.

— Прости, но, может быть, ты прочитаешь нам еще раз…

— Верно, — кивнул Додо, — мне тоже хотелось бы послушать. Когда ты читаешь, я буквально вижу всю сценку от начала до конца.

И опять на лице Оскара затрепетал отсвет славы, а его приглушенный голос, словно старый шмель, закружился в сонном полумраке цирковой повозки.

С этих пор Репейка получил больше свободы, чем прежде, как днем, так и ночью. Правда, начались репетиции, во время которых Оскар не знал пощады, но свое слово он держал и Репейку не трогал. В этом и не было необходимости, Репейке достаточно оказалось устрашающего примера, героиней которого довелось быть многострадальной Пипинч.

Дело в том, что на Пипинч иной раз находило упрямство, она желала все делать только по-своему, одним словом, вдруг вырывалась из узды, словно непокорный ученик. В такие минуты Оскар напрасно взывал к ней, просил, баловал ее, — Пипинч вела себя, как разбушевавшийся мальчишка в школе, который уже отравил дома жизнь родителей, плюнул в окно соседу, пинком подбросил в воздух кошку дворника, довел до отчаяния постового милиционера и, наконец, так взбесил своего учителя, что тот охотней всего выпрыгнул бы со второго этажа или отколотил бы всласть опьяневшего от еще не заслуженной свободы юнца.

Однако, Оскар был грозным учителем, и когда Пипинч, отстаивая самостоятельность, вновь принялась за свои фокусы, он вынул плетку. Пипинч это увидела, заворчала, глаза ее засверкали, она показала зубы.

И тогда Оскар ужасно избил обезьянку, избил так, что Репейка чуть не на своей шкуре чувствовал каждый удар жестоких, со свистом врезающихся ремешков.

Репейке вспомнилась в этот час розга Янчи; в глазах, в голосе Оскара он уже несколько дней чуял беду, чуял то напряжение, которое вырвалось сейчас, как вырывается, сорвав с вулкана шапку, накопившаяся в нем лава.

Именно это произошло с вулканом — в данном случае с Оскаром, — когда Пипинч полагалось схватить Додо за штанину и вывести с арены, как только «барон Оскар» крикнет: «Пипинч, помоги!»

Но Пипинч помогала лишь под хорошее настроение. А в противном случае — нет и нет! Вместо этого она подскочила к подносу, схватила что повкуснее и убежала.

— Так у нас не пойдет, Пипинч, — помрачнел укротитель, и его голос стал совсем как голос вулкана, в глубине которого клокочет лава, — так у нас ни в коем случае не пойдет.