Иштван Фекете - Лисенок Вук

Иштван Фекете

Лисенок Вук

Солнце садилось. На прощание оно еще раз заглянуло в лес, где удлинились тени и тихо заворковали горлицы с кроткими глазами. В красном свете утопали стволы деревьев; с жужжанием возвращались домой пчелы, и в звонкую песню сливались сотни птичьих голосов.

Потом пение стихло, и когда вместо полыхавшего за холмом пламени рассеялся пепел от потухших облаков, лишь черный дрозд продолжал распевать с весенним жаром, но этого неисправимого гуляку не трогало, что скажет о нем лес.

От земли уже шел теплый пар, и деревья в цвету посылали друг другу душистые весточки с малютками ветерками, которые застряли здесь после какого-то весеннего урагана и обжились в кронах цветущих черешен.

В долине, где протянулось озеро, все громче разговаривали лягушки, хрипло кричали цапли, ссорившиеся из-за ночлега, и, со свистом рассекая крыльями воздух, летали дикие утки.

Жужжа и гудя носились крупные вечерние жуки, а за ними, как тени, серые летучие мыши.

Черный дрозд тоже готовился ко сну. Его флейта звучала уже тихо, нерешительно, и повсюду в гнездах певцы собирались закрыть глаза, когда он отрывисто вскрикнул отчаянным голосом, и все живое попряталось в тень гнезд. С треском разорвал тревожный крик дрозда глубокую тишину, и из-под куста вылез лис Каг, гроза здешних мест.

Глаза его горели зелеными огоньками, и, казалось, он не обращал внимания на дрозда, чей вопль, как проклятие, понесся за ним вдогонку. Каг с шага перешел постепенно на бег, и дрозд не полетел за ним. Тишина и серебристая мгла окутали лес, - ведь луна уже поднялась над долиной, где воцарились туман и мрак.

Каг залег под кустом.

- Погоди, Черномазый! Не долго тебе мешать моей охоте! Было бы у меня поменьше хлопот с малышами, я сломал бы тебе свистульку.

Задрав кверху влажный нос, он ловил носящиеся в воздухе запахи, как силки - птиц.

- Идет Инь, - сказал он сам себе. - Ей надоело ждать. Такая нетерпеливая! Точно на каждом кустике висит по куску мяса.

Из тени выскользнула тень. Каг пропустил вперед свою жену, которая была уже, конечно, не такой привлекательной молодой лисичкой, как в феврале, когда сверкал снег и Каг искусал до крови полдюжины рыцарей лисов, отбив у них Инь, которая потом покорно последовала за ним в лисий замок на берегу озера.

Велика была любовь, многочисленно потомство. А теперь велика забота. Инь исхудала, ее красивая мохнатая шубка облезла, и она теряла терпение, если Каг долго не нес добычи.

- Инь, - позвал ее Каг, - я здесь.

- Где ты шатаешься? Где еда? - Инь оскалила зубы.

Каг был терпеливым, хорошим мужем. Нелегкое дело вырастить столько малышей!

- Не злись, Инь. Еда есть, но я не смог притащить ее, и Черномазый накричал на меня. Я спрятал добычу. Иди по моему следу и принеси сюда. Я постерегу тебя.

Водя по земле носом, Инь бежала по свежему следу Кага. Что-то белое сверкнуло в темноте. Полная подозрения, она остановилась, но подул ветер, и нос ее уловил самый прекрасный запах, какой только можно пожелать.

Она подняла с земли тяжелого гуся и затрусила к мужу.

- Не сердись, Каг, вечно меня донимают заботы, оттого я такая злющая. Куча хлопот с малышами, - сказала она, положив возле себя гуся.

- Нельзя всегда злиться, - возразил Каг, - ты же знаешь, только о вас я и думаю. Я с трудом подобрался к гусям, ведь их стерегут. Шум поднимать я не хотел. Пришлось ждать. Лишь этот подвернулся мне, но, скажу тебе, он и не пискнул.

Усталая Инь нежно прилегла возле мужа.

- Отдохнем немного, потом отнесем добычу.

- Нет, закуси хорошенько, - сказал Каг. - То-то и беда, что в брюхе у тебя пусто. Я тоже люблю малышей, но не стоит ради них себя губить.

- Их много, Каг. Им не хватит...

- Поешь, Инь; когда отнесем гуся домой, я попробую раздобыть еще одного. Или двух. Но ты должна есть, ведь от тебя уже только кожа да кости остались.

Притянув к себе гуся, Инь перегрызла ему шею с такой легкостью, точно отсекла ножом. Потом время от времени слышался лишь хруст косточек. Когда она добралась до гусиной головы, Каг сказал:

- Не сломай себе зубы. Голова у гуся очень твердая.

Затем Инь после уговоров мужа обглодала еще ноги и крыло.

Каг не притронулся к гусятине.

- Еще успею поесть, - сказал он, - мне попались два Чуса; я не голодный.

Чус - это ящерица, которая любит греться на песочке, и Каг обычно ел ящериц на обед. Еды на один зуб, да и не больно вкусно, но голодные лисы неразборчивы.

- Пошли! - сказал Каг, подхватив гуся.

И две тени двинулись к лисьему замку на берегу озера. Ноша была нелегкой, и Каг погодя опустил ее на землю.

- Мне взять? - подползла к нему Инь.

Каг ничего не ответил. Его слух уловил какой-то тихий шорох. Лисы застыли на месте. Шорох стих.

Водя носом по земле, Каг сделал небольшой кружок. Потом вдруг остановился и засмеялся.

- Здесь Унка. Хочешь ее, Инь?

Унка была из семьи лягушек, и теперь, как только над ней загорелись зеленые фонарики, глаза Кага, она, дрожа, поползла в траве.

- Я сыта, Каг. Пошли.

Каг схватил лягушку, и та не успела квакнуть, как он проглотил ее.

Инь пошла дальше. Теперь она была впереди. Поблизости от лисьей крепости Инь и Каг спрятались, - ведь лисий закон повелевает:

"Так осторожно входи в свою нору, точно она не твоя."

Было тихо. Луна сонно плыла по небу. В озере что-то плескалось, может быть, рыба, а может быть, и выдра Лутра, которая в это время охотится.

Легкие струйки ветра приносили с собой чистые запахи леса.

Инь прошмыгнула в старую лисью крепость; около входа в нее росли маленькие кустики, а на холмике стоял высокий дуб, корни которого, точно огромные пальцы, обхватывали небольшой песчаный бугор.

Это была старая лисья нора. Не из лучших, потому что в ней всегда осыпался песок и попадал в глаза лисятам, но зато легко было наводить порядок и поблизости ничего не стоило раздобыть пищу.

Каг положил гуся у входа, а Инь потащила вовнутрь. Целиком заполнив отверстие, большой гусь кое-как продвигался. Следом за ним, чихая, полз на брюхе Каг, - песок попадал ему в нос.

- Тихонько, Каг, - шепнула Инь, - малыши спят.

Узкий коридорчик стал шире, и за сенями открылось логово, похожее на корытце, где, возвышаясь темной горкой, тихонько посапывало восемь лисят.

Инь обнюхала их.

- Ну, разве они не прелестны? Посмотри, Каг!

Сидя в углу, Каг почесывался, - ведь, как известно, в лисьей шерсти полно блох.

- Из них вырастут сильные, зубастые лисы. Будет сразу видно, что у них была хорошая мать.

- С тобой, Каг, легко быть хорошей матерью, - расчувствовалась Инь. Но погляди, погляди.

Мохнатый клубок зашевелился. Маленький носик испытующе поднялся кверху, и хотя глазки еще едва открылись, лисенок, перешагнув через остальных, - те запищали - подполз к гусю и стал грызть его кровавое горло.