Геннадий Падаманс - Первостепь

Первостепь.

Вечному Солнцу посвящается.

Вода так сильно сияет на солнце, что даже слепит глаза. Охотник щурится и прекращает грести.

Его долблёнка остановилась ровно на середине реки. Впереди, на том берегу, могучей зелёной стеной встаёт густой лес. Туда и нужно охотнику. Там много укромных местечек, там он найдёт, где спрятать своё потаённое; но оттуда как раз подул ветерок, прямо в лицо, словно просит одуматься, словно гонит назад.

Охотник как раз и думает. Не то чтобы думает, просто безмолвно сидит, просто будто бы ждёт, чего-то ждёт, какой-то подсказки, какого-то знака или… он и сам совсем не знает, чего же он ждёт. Какой-то ясности. Решился он или нет.

Над водой летят птицы. Три лебедя. Тяжело машут крыльями, грузные птицы, успели отъесться за лето, скоро им улетать. «Скоро им улетать», - повторяет охотник, про себя, в голове, и опять берётся за весло. Надо плыть. Решение принято.

Однако сделав несколько гребков, он вновь останавливается. Из лесу вышли олени. Много оленей. Ланки с детёнышами, молодняк и несколько взрослых рогатых самцов. Все хотят пить. А охотник не желает им мешать, не хочет их отвлекать и тревожить. Пускай себе напьются. Некуда ему спешить. До вечера далеко.

Не только олени хотят напиться. Поодаль из лесу вышла лосиха с лосёнком, а ещё дальше появилась стайка косуль. Охотник вдруг улыбается. Если так он заботится, чтоб никого не потревожить, придётся ему ждать дотемна. Но в темноте как найдёт он хорошее место? И ежели поздно вернётся назад, его молодая жена станет ведь волноваться. Он же ей ничего не сказал.

Но весло продолжает бездействовать. Охотник вспомнил жену и… Теперь улыбка долго не сойдёт с его лица. Ведь его жена – это чудо, это – всё для него, это… она такая, такая… Не зря же он повздорил с шаманом, не зря же решился ослушаться. Есть из-за чего. Из-за кого.

Но он ещё может одуматься. Ещё может вернуться и сжечь. Сделать так, как велел старик Еохор. Сделать так, как и полагается делать. Наверное, полагается. Всегда полагалось. А он так не хочет. Не хочет. Не может. Весло опускается в воду. Гребёт.

Всполошились олени. Важенки первыми, а за ними, как по команде, и все остальные. Подняла морду лосиха. Напряжённо глядит. Косули тоже глядят, хотя те совсем далеко. Но косули будто услышали мысли, что они совсем далеко. Согласились. Опять себе пьют. Искоса только поглядывают. И олени уже снова пьют. Одна только лосиха всё ещё тревожится. Некому ведь её защитить. Одна она. Одна с детёнышем. Но и эта уже поняла, что охотник не представляет угрозы, по своим делам направляется – ну и пусть направляется, а она может пить, сколько влезет. Пьёт лосиха. И детёныш её тоже пьёт. Жарко.

Охотник загребает немного левее. Хочет пристать к берегу ровно посередине между оленями и лосихой. Чтобы не было слишком близко ни к тем, ни к другим. Чтобы никого не побеспокоить. Но лосиха всё равно опять подняла голову. Насторожилась. Одна она. Никто не поддержит. Одна сама. Охотник решает забрать ещё чуть-чуть влево, чтобы та успокоилась, чтобы точно увидела, что ничего он не замышляет против неё, и против детёныша не замышляет, ничего не замышляет – но теперь всполошились олени. Лани дружно подняли головы, а одна, самая робкая, та и вовсе вдруг фыркнула – и все олени бросились прочь от воды, и большие, и малые, и даже рогачи. Лосиха тоже услышала бегство оленей, и она, со своей стороны, побежала с детёнышем в лес, а за нею уже и совсем далёкие косули, те тоже решили поспешно уйти. Всех встревожил охотник, всем помешал, и теперь только грустно покачивает головой. Но уже поздно. Зато теперь может спокойно приставать к берегу. Теперь уже никого он не обеспокоит.

Всё же он несколько озадачен. Как будто бы слишком робкие звери. Как будто бы не должны так пугаться. Ведь издали видно, что не охотиться он собирается, что для другого плывёт на чужой берег. Чего же тогда всполошились? Зачем убежали? Зачем?..

Долблёнка уткнулась в берег. Охотник проворно выскочил, вытащил лодку подальше из воды, быстро осмотрелся, потом снова нагнулся к лодке и достал какой-то замотанный в шкуру предмет. Очень бережно он взял этот предмет, двумя руками прижал к груди и направился в лес. Сделав несколько шагов, он всё же остановился, обернулся, поглядел на свою лодку, ведь он оставил там копьё, свёрток взял, а копьё оставил, но не передумал. Так и пошёл без копья.

В этом месте прямо к берегу подступали заросли орешника. Охотник не стал искать звериных троп и решительно углубился в кусты.

Продираться было не так-то легко. Ветки цеплялись, ударяли по лицу, тонкие частые стволы преграждали путь. Однако охотник издали заметил в чащобе прогалину и теперь устремился туда.

Прогалина как будто его устраивала. Он уже собрался разворачивать свой таинственный свёрток, как вдруг несколько раз потянул носом. Он наклонил голову вперёд, а пальцы правой руки сами собой сжались, будто бы обхватывая копьё. Но его копьё осталось в лодке, а здесь пахло медведем. Не просто медведем. Судя по примятой траве, здесь совсем недавно катался медвежонок. А судя по запаху, рядом с ним, несомненно, была и медведица.

Охотник тихонько попятился назад. Встречаться с медведицей никак не хотелось. Раз уж даже он учуял её запах, то уж сама медведица учуяла его давным-давно. Загодя учуяла, ещё на реке. И теперь, наверное, наблюдает.

Охотник внимательно осмотрелся по сторонам. Понятна теперь пугливость оленей, понятна пугливость лосихи. Эти-то знали, что где-то неподалёку медведи. Он только не знал. Но теперь видит, по сломанной ветке, куда направилась медведица. В глубину леса. Проверяла орехи, когда те созреют, а тут заявился охотник. Хорошо, что ушла, не стала сердиться. Но и ему теперь тоже нужно уйти.

Охотник двинулся назад. Потом стал понемногу забирать в сторону, влево. На реке заклекотал орёл-рыболов, совсем близко, хотя и нельзя было ничего разглядеть из-за густых ветвей. Место вроде бы выглядело хорошим. Здесь, ближе к реке, орешник немного поредел, вдобавок тут был взгорок. Значит, весной вода не доберётся. Значит, будет сухо. Сухо и тепло.

Охотник уже начал разматывать свёрток – и вдруг снова остановился. Замер. Задумался.

Слишком близко от реки. Женщины скоро пойдут по орехи. Женщины, дети пойдут. Придут и сюда. Может быть, прямо сюда. И тогда найдут его тайну. Нельзя.

Пришлось ему возвращаться назад. Пришлось снова сесть в лодку и плыть дальше к полудню. Он медленно плыл по течению, не особо старался грести, некуда было спешить. Солнце не думало опускаться. До вечера далеко.

Орешники скоро закончились. Теперь вдоль берега тянулся лиственный лес: берёзы, осины. А у самой воды раскинулся ивняк. Великолепные ивы с блестящими листиками, словно покрытыми лаком, словно отполированными, как наконечники дротиков. Одна ива особенно приглянулась охотнику. Не молодое уже дерево, крепкое, могучее. И с развилкой. Вдобавок из ветвей выпорхнул крапчатый дрозд, но не стал возмущаться, а молча спрятался неподалёку.