Джон Кракауэр - Навстречу дикой природе

И если мне это удастся… Я боялся даже представить триумфальные последствия, чтобы не накликать беду. Но у меня не было сомнений, что восхождение на Палец Дьявола полностью изменит мою жизнь. Как могло быть иначе?

Я тогда работал плотником по вызову, облицовывая кондоминиумы в Болдере за три с половиной доллара в час. Однажды, после девяти часов вправления десятидюймовых досок и забивания грошовых гвоздей, я сказал боссу, что ухожу: “Нет, Стив, никакой пары недель, я имею в виду – прямо сейчас”. Я потратил несколько часов, чтобы очистить рабочий фургончик от своих инструментов и причиндалов, а затем сел в автомобиль и отправился на Аляску. Как всегда, я был удивлен, насколько легко уходить, и как это приятно. Мир неожиданно преисполнился возможностей.

Палец Дьявола стоит на границе Аляски и Британской Колумбии к востоку от Петербурга, рыбацкой деревушки, до которой можно добраться только по воде или воздуху. Туда летали рейсовые самолеты, но из ликвидных активов у меня были лишь Понтиак Стар Чиф 1960 года и двести долларов наличными, недостаточно даже для билета в один конец. Поэтому я доехал до Гиг Харбора, штат Вашингтон, бросил автомобиль и вписался на рыбный сейнер, направлявшийся к северу.

“Королева океана” была прочным, серьезным судном из аляскинского желтого кедра, оборудованным для дальнего плавания и кошелькового лова. Чтобы отработать поездку, я должен был лишь стоять на вахте у штурвала по четыре часа два раза в сутки и помогать связывать бесконечные снасти для добычи палтуса. Медленное плавание вверх по Внутреннему пути протекало в призрачных грезах предвкушения. Я следовал своему назначению, подталкиваемый силой, которую не мог ни обуздать, ни понять.

Вода мерцала под солнечными лучами, пока мы ползли по проливу Джорджия. Склоны отвесно поднимались из воды, заросшие мрачной чащобой канадской цуги, кедра и заманихи. Чайки кружились над нами. У острова Малькольма корабль оказался среди стаи косаток. Их спинные плавники, высотой с человека, рассекали прозрачную воду на расстоянии плевка от палубы.

На вторую ночь, через два часа после заката, я держал штурвал на ходовом мостике, когда в свете прожектора вдруг возникла голова чернохвостого оленя. Животное было в самой середине Лагуны Фитцхью, и проплыло от канадского берега не менее мили. Его сетчатка отсвечивала красным в ослепляющем луче света, оно выглядело изможденным и обезумевшим от страха. Я положил право руля, и корабль проскользнул мимо, а олень еще дважды мелькнул в кильватерной струе, прежде чем раствориться во мраке.

Большая часть Внутреннего пути следует по узким проливам, похожим на фьорды. Однако, когда мы миновали остров Дандас, перспектива внезапно распахнулась. Теперь к западу дышал открытый океан, и наш корабль вскарабкивался и падал вниз по двенадцатифутовым валам. Волны перекатывались через планширь. Вдалеке по правому борту показалась мешанина невысоких скалистых пиков, при взгляде на которые мое сердце забилось сильнее. Эти горы возвещали о приближении моей мечты. Мы прибыли на Аляску.

После пяти дней плавания, “Королева океана” пришвартовалась в Петербурге, чтобы пополнить запасы топлива и воды. Я перескочил через планширь, закинул на спину вещмешок и пошагал под моросящим дождем вниз по пирсу. Не понимая, что делать дальше, я укрылся под карнизом городской библиотеки, усевшись на своем рюкзаке.

Петербург – крохотный городишко, весьма чопорный по мерке аляскинцев. Высокая гибкая женщина подошла и заговорила со мной. Ее зовут Каи, сказала она, Каи Сэндберн. Она была веселой, дружелюбной, с ней было приятно беседовать. Я признался ей о своих альпинистских планах и, к моему облегчению, она ни рассмеялась, ни посмотрела на меня как на чудака. Она просто сказала: “Когда небо проясняется, Палец можно увидеть из города. Он красивый. Прямо там, за Лагуной Фредерика”. Проследив за направлением ее вытянутой руки, мой взгляд уперся на востоке в стену нависающих облаков.

Каи пригласила меня поужинать. Позже я развернул у нее на полу свой спальный мешок. Она уже давно спала, а я лежал с открытыми глазами в соседней комнате, прислушиваясь к ее спокойному дыханию. Я много месяцев убеждал себя, что для меня ничего не значит отсутствие в моей жизни интимности, близких отношений с людьми, но наслаждение от общества этой женщины – звон ее смеха, невинное касание рук – обнажили мой самообман, породив ощущение пустоты и боли.

Петербург находится на острове, Палец Дьявола – на большой земле, поднимаясь над мерзлым высокогорьем, известным как Ледяной купол Стикина. Огромный, похожий на лабиринт, ледяной купол укрывает хребет Барьерного массива, словно панцирь, от которого под тяжестью столетий сползают вниз, к морю, длинные голубые языки бесчисленных ледников. Чтобы достичь подножия горы, мне надо было отыскать путь через двадцать пять миль морской воды, а затем пройти на лыжах тридцать миль вверх по одному из этих ледников – Байрду, ледяной ложбине, на которую, я был уверен, уже много лет не ступала нога человека.

Компания лесников подвезла меня к устью Залива Томаса, где я был высажен на галечный берег. Широкая, испещренная валунами оконечность ледника была видна в миле от воды. Через полчаса я вскарабкался на его замерзшее рыло, и начал долгое путешествие к Пальцу. Лед был чист от снега и покрыт черной коркой, хрустевшей под стальными зубьями кошек.

Через три-четыре мили я добрался до границы снега и сменил кошки на лыжи. Это облегчило мой тяжелый рюкзак на пятнадцать фунтов и позволило двигаться быстрее. Но под снегом скрывались опасные трещины.

В Сиэтле, готовясь к опасностям, я зашел в скобяную лавку и приобрел пару прочных алюминиевых стержней для штор, длиной десять футов каждый. Я связал их крест-накрест и пристегнул к верхнему клапану рюкзака, чтобы стержни располагались горизонтально. Медленно ковыляя вверх по леднику, сгибаясь под тяжестью груза и неся на себе смехотворный металлический крест, я чувствовал себя нелепой пародией на страстотерпца. Но стоит мне провалиться сквозь снежный покров в скрытую трещину, – мне очень хотелось верить – растопыренная связка зацепится за края и удержит меня от падения в ледяные глубины Байрда.

Два дня я медленно карабкался вверх по ледяной долине. Погода была хорошей, путь понятным и без серьезных препятствий. Однако, поскольку я был один, даже рутина казалась исполненной смысла. Лед казался еще холоднее и более загадочным, бесплотная голубизна неба – чище. Безымянные пики, нависающие над ледником, были выше, красивей и неизмеримо страшней, чем в обществе другого человека. И мои эмоции тоже обострились: духовные подъемы возносили до небес, а периоды отчаяния были глубже и темнее. Для хладнокровного молодого человека, опьяненного развертывающейся драмой, все это несло неизъяснимое наслаждение.