Святослав Сахарнов - Рассказы и сказки

Теперь я знаю: осьминог по-своему красивое и ловкое животное. Он хороший пловец и подводный альпинист.

И ещё. Когда животное проплывало мимо меня, я увидел его глаза, окружённые морщинками. Они были печальные и спокойные.

Мудрые, стариковские глаза.

Как-то стоял наш пароход на якоре в море около Владивостока. А там много островов. Взял я шлюпку и ушёл на остров.

Приплыл, вылез. Посреди острова — скала. Высокая — голову задирать надо. Кольцом вокруг скалы галечный бережок. На бережке грудами какие-то скорлупки лежат.

Подошёл я, поднял одну, а это скелет морского ежа. Известковая скорлупка, белая, промытая дождём, иссушенная солнцем. Без игол, без кожи, без ничего.

Очень похожая на маленький человеческий череп.

Весь берег усеян этими скорлупками. Как поле боя или как город после нашествия пиратов.

Уселся я на берегу и стал думать: а что, если этот остров и впрямь пиратский?

Сижу под скалой. Над островом — чайки.

Кружатся, кого-то высматривают. Должно быть, рыбу.

В море небольшая зыбь. Подойдёт вода к острову, затопит прибрежные камни и схлынет. Обнажится донная зелень, каменные бока валунов все в ракушках.

Вдруг одна чайка отделилась от стаи — и камнем вниз. Как раз в тот момент, когда вода схлынула, когда обнажился бок валуна. А на валуне морские ежи. Чёрные, колючие. Метнулась чайка над самой водой, ухватила ежа клювом за иголку — и вверх.

Летит, снова вниз смотрит. Над берегом пролетала, разжала клюв, ёж шлёп на гальку! — и покатился.

Опустилась чайка рядом. Лапой перевернула и давай в брюхо клевать. Ёж в иголках, а со стороны брюха — мягкая кожица. Клюёт её чайка, головой вертит. То ли ей этот ёж не нравится, то ли у неё привычка такая.

А над ней подружки. Реют над островом, как чёрные флаги.

И впрямь пиратский остров!

Как-то в антарктические воды зашёл военный корабль. Он должен был снять с китобойца заболевшего матроса и отвезти его в ближайший порт.

Корабли встретились и остановились борт о борт. Больного стали готовить к передаче. В это время матрос-гидроакустик военного корабля включил свою станцию и стал слушать, как звучит антарктическое море.

Шумы… шорохи… Скрипнуло что-то и замолчало. Засверлило, запело это невдалеке проплыл косяк рыб. И вдруг — стук-стук!

Что такое?

Прислушался акустик. Опять — стук-стук!

Постучит и пропадёт. Будто кто-то за дверью работает. Пока дверь открыта, стук слышен. Захлопнули дверь — и стук пропал.

Вышел матрос на палубу.

Зелёное море до горизонта. Стоят их корабль и китобоец, привязанные друг к другу. Моторы заглушены, не работают. Неподалёку кит-одиночка бродит: вынырнет, пустит фонтан и опять скроется. Всё тихо. Некому и нечем стучать.

Непонятно!

Махнул матрос рукой и пошёл помогать переносить больного.

Через неделю, когда корабль пришёл в порт, акустик разговорился на берегу с одним человеком и рассказал ему про звуки, которые слышал в море.

Этот человек был учёный. Он изучал жизнь морских животных.

— Очень интересно! — сказал учёный. — А ну пойдёмте ко мне.

Он привёл матроса к себе в кабинет, поставил на стол магнитофон и включил запись.

В магнитофоне зашуршало, а потом послышалось знакомое: стук-стук!.. Стук-стук!

— Это стучит сердце кита, — сказал учёный. — Вы знаете: звук хорошо распространяется в воде. Когда кит открывает рот, чтобы проглотить добычу, стук его сердца разносится далеко-далеко. Потом он захлопывает рот, и стук не слышен.

Матрос расстроился и ушёл. Ему было жалко, что он сам не записал услышанное в море. Стук-стук-стук! — это стучит сердце кита.

Наш пароход идёт в тумане. Серая стена окружает его со всех сторон.

Из тумана выплывают острова. Они медленно проходят вдоль борта. Если судно остановится, острова всё равно будут плыть, то приближаться белыми призрачными скалами к самому борту, то удаляться, пропадать в сумрачной мгле.

Эти плавучие острова — айсберги. Холод и пресную воду принесли они.

Дует ветер, и туман на время отодвигается. Зеленоватая стена айсберга тянется в нескольких метрах от судна. Мелкие льдины, как утята около матери, покачиваются возле неё.

Над нами повисает альбатрос. Широко распластав крылья, он парит над самым мостиком.

С уходом тумана айсберг оживает. Над ним появляется стая вилохвостых крачек. На льдинках, что качаются у подножия горы, выстраиваются лингвины. Они смотрят в воду. Там, отфыркиваясь и отдуваясь, покачивается на лёгкой волне морской слон. Его голова торчит из воды, как большой чёрный шар.

Судно даёт ход и, обогнув айсберг, выходит на чистую воду. Впереди вспыхивают фонтаны. Один… второй… третий… Это киты неторопливо идут на добычу, ищут поля маленьких черноглазых рачков.

А вот и они: бурое пятно на поверхности воды, целое поле. Цепочка фонтанов приближается — сейчас киты примутся за обед.

Ветер меняет направление, туман снова закрывает судно, закрывает айсберг, закрывает китов, и только мерные их вздохи гулко разносятся в сыром, влажном воздухе…

Как-то наш пароход плавал в антарктических водах.

Нам понадобилось подойти к льдине. А на ней черным-черно — пингвины.

Увидев судно, которое медленно приближалось, птицы забеспокоились. По очереди стали подбегать к краю льдины и смотреть в воду. Смотрят, а прыгать почему-то боятся. Должно быть, поблизости шныряла косатка или плавал клыкастый тюлень.

И вдруг несколько пингвинов образовали кружок — устроили совещание. Поговорили, поговорили и стали чего-то ждать. Ждали, ждали, дождались. Один из пингвинов снова подошёл к краю льдины. Заговорщики подбежали к нему и… столкнули в воду.

Стоят, смотрят. Жив, плавает… Значит, никакой опасности нет.

И как горох — в воду!

Тимкин отец был матросом.

Как-то Тимка спросил:

— Пап, ты на каком пароходе сейчас плаваешь?

Отец засмеялся:

— На самом лучшем. Наш пароход самый большой, самый быстрый, с белой трубой и золочёной сиреной. Гудит — хоть уши затыкай: ту-уу-мб!.. Хочешь, приходи смотреть!

На другой день Тимка отправился в порт.

Кораблей там было — не сосчитать! Но самый лучший из них Тимка заметил сразу. Он стоял неподалёку — огромный, с белой трубой, двуногими мачтами и золотой сиреной. На носу прямыми буквами было написано: «ПЯТИЛЕТКА».

На причале кучей лежали серые ушастые мешки.

Три резиновые дорожки — транспортёры бежали по роликам с берега на «Пятилетку». Грузчики хватали мешки и бросали их на транспортёры. Мешки ползли вверх по дорожкам, выше, выше и — кувырк! — летели в пароходное пузо — трюм.