Андрей Батуев - Чудесный мир

Как-то я отправился к своему школьному товарищу, захватив в коробке Снежка. На улице я столкнулся с соседом Ронькой — большим любителем всяких злых проказ. «Что это ты так бережно несешь?»— обратился он ко мне. «Своего почтаря!» — с гордостью ответил я. «Почтаря? — как бы заинтересовавшись, спросил он. — Покажи!»

Ничего не подозревая, я слегка приподнял крышку. В то же мгновение Ронька сильно ударил по дну коробки и пустился наутек. Коробка выпала у меня из рук, а испуганная птица стремительно взвилась вверх. Я был потрясен. Ведь мой Снежок не только не вылетал за окно, но даже никогда не видел двора. Но самое ужасное это то, что он вылетел из коробки на улице. Дом наш большой шестиэтажный, а мы жили в четвертом этаже, так что я решил, что Снежок безвозвратно потерян. Я вернулся домой к осиротевшей голубке. Здесь меня поразило, что кто-то стучит в стекло. Еще не понимая, что это значит, я открыл форточку, и в комнату ворвался Снежок; громко хлопая крыльями, он слетел на пол и завертелся, радостно воркуя. С момента, как Снежок вылетел из коробки, прошло едва ли две минуты, а он не только сразу нашел свой двор, но даже и форточку! Наверное, ему помогло то, что окно было замазано мелом. Когда я пришел наконец в себя, я схватил белоснежную птицу и закружился с ней по комнате в какой-то пляске диких.

Я часто подумывал раньше: а что, если выпустить Снежка? Ведь почтовые голуби хорошо находят свой дом. Но я читал, что их надо предварительно тренировать, и никак не мог отважиться на это, боясь потерять любимую птицу. Теперь же я твердо решил с наступлением тепла заняться тренировкой своего почтаря.

Весной, в первый же теплый день, я, предварительно заперев голубку, открыл окно. Но Снежок не хотел вылетать. Я долго ждал и, потеряв терпение, взял птицу и выбросил в окно. Голубь, покружившись в шахте двора, вернулся домой. Первый опыт удался, и я стал повторять тренировки. Сначала я пускал его только в окно, затем стал выносить на улицу. Почтарь немедленно возвращался домой. Выпущенный, он высоко взмывал вверх и, сделав несколько кругов, нырял в наш двор. Постепенно я увеличивал расстояние. Особенно мне нравилось ждать возвращения Снежка. Я сажал его в коробку и просил брата отнести подальше от дома и выпустить. Сколько было радости, когда над двором появлялся белый голубь и летел прямо в открытое окно, на котором я ждал его с бьющимся сердцем!

Кончалось лето. Мой почтарь неизменно возвращался с самых дальних расстояний. Теперь уже я увозил его в Сестрорецк, Пушкин, Песочную и, выпустив, спешил домой. Вернувшись я заставал Снежка уже на месте. Все жильцы нашего дома восхищались красивой, сильной и умной птицей. Лишь один человек сгорал от досады и зависти. Это был Ронька. Вскоре его семья должна была переехать в Москву, и он усиленно готовился к отъезду — тренировался в стрельбе из рогатки.

В один погожий осенний день мы со Снежком отправились в Пушкин. Погуляв по парку, я открыл маленький чемоданчик, в котором возил голубя, и выпустил его. Набрав высоту и покружившись над подернутыми пурпуром и золотом деревьями парка, он лег на курс и, поблескивая под лучами уже холодного солнца ослепительно белыми крыльями, устремился к Ленинграду. Таким и запомнился он мне: белоснежный и быстрый, несущийся как стрела!

Я не сразу пошел на вокзал и еще долго бродил по парку. Чувствовалось, что скоро придет серая мозглая пора с дождями и сорвет с деревьев все их великолепие. Парк станет пустым и печальным. Кто знает, может быть, это последний теплый день сезона. И я как бы прощался с красотой осеннего золота и с таким прозрачным и далеким небом.

Дома меня ждало большое огорчение. Снежок не вернулся. Я ждал его на другой день, но прошла неделя, а его так и не было. И вдруг я получил письмо из Москвы от Роньки. Он писал, что перед отъездом убил Снежка из рогатки и отдал его кошке…

Долго я не мог привыкнуть к гибели Снежка. Вид белого голубя вызывал у меня такую острую тоску, что мне казалось, я никогда не привыкну к своей потере. Голубка Снежка продолжала жить одна в маленькой комнате, расстаться с ней для меня значило предать память моего друга.

Незаметно прошла зима, и вновь по-весеннему засветило солнце.

Я долго гулял, наслаждаясь первым жарким майским днем. Вернувшись домой, я, как обычно, пошел навестить голубку; она уже дремала на своем насесте. Теплый воздух струился из открытого окна, и казалось, что даже здесь, во дворе, пахнет весной.

И вдруг высоко в небе я заметил точку, блестевшую в лучах заходящего солнца. Она быстро росла, и вот над нашим двором закружилась серебристая птица. Секунда — и, сложив крылья, она устремилась к моему окну. Я не успел опомниться, как передо мной уже сидел Снежок и, тяжело переводя дыхание, подрагивал чуть приоткрытыми челюстями клюва. Схватив тазик с водой, я бросился к нему, и он долго, с жадностью пил, не отрываясь. Я смеялся и плакал. Ведь он отсутствовал более семи месяцев! Где он был столько времени? Как он нашел свой дом?

Лишь два года спустя одному моему школьному товарищу, гостившему на каникулах в Москве, удалось узнать некоторые подробности. Ранив птицу в крыло, Ронька увез ее в Москву и там продал какому-то любителю-голубеводу. Попав к новому хозяину, Снежок, очевидно, содержался под замком, так как голубеводы хорошо знают верность почтарей своему дому. По-видимому, продержав птицу взаперти всю зиму, новый хозяин весной наконец решился выпустить Снежка. Что случилось дальше — вы уже знаете.

С тех пор прошло сорок лет. Много у меня было и гонных и декоративных голубей, но никогда я не забуду могучей белоснежной птицы, нашедшей свой дом за 600 километров.

У берегов Уругвая рыбачило советское судно. Когда трал подняли на палубу, в пульсирующей серебристой массе раздался громкий крик. Озадаченные рыбаки с тревогой смотрели на свой улов.

Оказалось, в сеть вместе с рыбой попал молодой пингвин.

Выбравшись из трала, черно-белое существо доверчиво смотрело на людей. Новый пассажир быстро завоевал всеобщую симпатию, благодаря своему добродушию и беззлобности. Возвратившись на родину, моряки подарили Пиню клубу юннатов.

Пиня в детском наряде.

Здесь он сменил свое скромное птенцовое оперение на наряд юного Магелланова пингвина. Но переодевание было не легким. 54 дня Пиня не ел, не пил и не купался! Он уныло лежал на песке в узком проходе между окном и ванной, безучастно глядя на все окружающее. Повинуясь мудрому инстинкту, пингвин экономил силы! Недаром перед линькой он съедал по два килограмма рыбы! накопленного жира должно было хватить почти на два месяца. Но линька кончилась, и раскатистое «о-о-о» возвестило, что Пиня хочет салаки.