Иван Симонов - Охотники за сказками

Первым дозорным сторожевого гнезда стал Ленька Зинцов — его строитель.

Чем не сказочный лесной богатырь озирает с высоты зеленые дали?

«…Повесть в пяти частях о монахе, превратившемся в лешего, о заколдованных кладах и папоротниковом цветке, страшные истории с привидениями и двумя ведьмами, с лесной королевой и соколиным словом, с предисловием и заключением.

Предисловие».

Вслед за этим устрашающим заглавием, сочиненным по примеру одной подвернувшейся под руку божественной книжки про чертей, помечено кратко: «потом».

Это значит, что предисловие будет написано позднее. На предназначенном для него месте расставлены длинные ряды точек. Вслед за точками значится:

«Часть первая.

Когда богатырь Егор бросил монаха на сосны, Тихоня не умер. Разорвалась только его схима, а сам он оборотился в лешего. Вместо черной скуфьи надел он на голову белую шапку с большой котел, распустил космы, чтобы людей пужать.

Разнюхал он клады с самоцветами. Готовит себе боярский кафтан. Не хватает только пуговиц. Он ищет их по всему лесу. Не находит и со злости ломает сучья, которые и ночью трещат, когда все давно уже спать легли.

Это его в белой шапке с большой котел видели мы за дальним озером из сторожевого гнезда.

Кем ни прикидывайся, злой хитрец, все равно мы тебя выследим, заберем клады…

Продолжение следует».

«Часть вторая.

Без цветка папоротника не возьмешь клады. Леший Тихоня приставил к ним двух старых ведьм, огородил страшными привидениями. Откроется клад только тому, кто знает соколиное слово. Даже дедушке Савелу оно неизвестно. Его знает одна лесная королева.

Зачем в тот раз, на просеке, отпустили мы ее, не спросили?

Возьму с собой Квама, пойдем разыскивать в лесу королеву. Мне королева может и не сказать это слово. Тогда она издали сердито на меня поглядела. А Кваму, может быть, и скажет…

Продолжение следует».

…Одну за другой я листаю забытые школьные тетради. Их подарила нам учительница в ту памятную минуту, когда проводила нас до ржаного поля.

В этих тетрадях наши большие и малые приключения, встречи и беседы, радости и горести — коротенькая, без-искусственно простая и потому особенно дорогая страница незабываемого детства.

Где вы теперь, дорогая наша учительница, что первой вместе с учебниками раскрыли перед нами былинную красу родного Владимирского края, неиссякаемые истоки благородной любви к великой и щедрой природными богатствами родной земле?! Где вы, друзья далекого детства, неизменные спутники лесного похода, с которыми связана и первая мальчишеская тайна, и первая проба на кулак, и первая торжественная клятва навечно любить эту землю?!

Ни одного нет рядом. И все-таки они снова со мной.

Листая тетради, я снова вижу своих друзей такими же, как и тридцать с лишним лет назад. Вижу, как, упрятавшись за кустом, лежа на игольчатой хвойной подстилке, пишет Ленька Зинцов свою «страшную» повесть в пяти частях, с предисловием и заключением, с обязательным указанием после нескольких строк: «Продолжение следует». Для него новая забава — на минуту, и вдоховенная фантазия — не больше чем на час. Пережил волнение сочинительства с огрызком карандаша в руке — и в сторону написанное. Уже явились другие спешные дела, другие по-своему неотложные заботы. Весь он живет новым влечением, новыми замыслами и затеями. Для него не существует «вчера», есть только «сегодня» и «завтра», когда можно и фантазировать заново и по новой фантазии действовать.

Даже деревенскую поговорку, подслушанную и записанную во время похода Костей Беленьким, Ленька применительно к случаю научился подлаживать под свои привычки: «Сегодня паши, а вчера не вспашешь. Сегодня пляши, а вчера не спляшешь».

Начатую повесть Ленька «не допахал». Она кончается на третьей части словами:

«— Королева, ты знаешь соколиное слово?! — крикнул я настал натягивать лук».

Обещанное продолжение не следует.

Упрятал Ленька тетрадь в карман — и забыл. С глаз долой — из сердца вон.

И до сих пор темные перекрестные полосы на рыжей обложке, расползающиеся дыры на сгибах напоминают красноречиво о бывшем карманном употреблении тетради.

За долгие годы, что пролежала в плетеном солдатском сундуке, тетрадь выпрямилась, выровнялась. Обмякшие листы плотно прилепились один к другому и нехотя, готовые расползтись на половинки, раскрывают свои страницы.

И вспоминается, что вот так же осторожно, как приходится сегодня расклеивать эти страницы, в свое время втроем уговаривали мы Леньку Зинцова не сердиться понапрасну, не рвать на клочки, как он намеревался, своего сочинения.

Надежды Григорьевны тетради, — напоминал Костя Беленький.

— Ну и что из этого?! — с пренебрежением отвечал Зинцов, и руки, искривляя тетрадь на сгибе, уже намечали место первого разрыва.

— Тогда делай, как знаешь.

— Чепуха написана! — резко говорил Ленька. Но уже слышались в его голосе какие-то неуверенные нотки.

Очень обиделся Ленька, что его творение прочитали мы без разрешения.

— Чепуха! — решительно повторил он.

— Интересно, — сказал я. Ленька улыбнулся.

— Замечательно написано! — подхватил Павка Дудочкин.

Ленька нахмурился.

— Только конца нет, — сказал, будто вслух подумал, Костя Беленький. — Дописать бы…

Ленька пыхнул ноздрями.

— Еще чего не хочешь ли?

И, небрежно сунув тетрадь в карман, наглухо заколол его булавкой: попробуйте, мол, теперь почитайте!

Ленькина повесть казалась нам особенно выдающейся.

Самое главное для нас было не в том, что написано, а в том, кем написано. Ведь это не просто кто-нибудь — наш друг Ленька Зинцов такую занимательную историю сочинил.

С Ленькой мы и новую приманку для рыбы придумываем, с ним же на одном чурбане картошку чистим и все вместе одну белку никак приручить не можем. Ему же, автору повести в пяти частях, если начнет в постели локтями толкаться, можно и сдачу дать.

С ним вместе пришлось нам вскоре и горе горевать.

«Без деда — без обеда». Эти слова вынесены на новую страницу Ленькиной тетради.

Они живо напомнили, что последовало за строительством сторожевого гнезда и как печально закончился радостно начавшийся день.

Бывают подобные перемены в настроении не только в бору, но и дома.

Вспомним хотя бы такое. Мать ушла на работу. Обещала вернуться к обеду. И всего-то наказала тебе к ее приходу суп разогреть да не забыть курам овса посыпать.

А ты раззаботился и дополнительно к этому стекла в окнах протер, горшочки с цветами на подоконнике розовой бумагой обернул, темную цепочку и гирьку под часами-ходиками до блеска начистил. Во всем полный порядок навел.