Иван Симонов - Охотники за сказками

Костя Беленький, как старший, показывает пример доброго товарищества. Он протягивает Леньке свой складной замечательный ножичек с коричневыми костяными щечками— подарок отца.

— Бери!

Но, скрывшись за деревьями, вместо палки Ленька вырезает на первой попавшейся ольхе:

Последняя цифра не дорезана. Когда мы подошли, на ее месте торчал глубоко загнанный в дерево кончик замечательного Костиного ножичка.

— Ну вот… я так и знал, — растерянно сказал Костя, смотря не на Леньку, а на светлую металлическую черточку в коричневом стволе ольхи.

Да он сам… понимаешь, — смутился никогда не смущающийся Ленька.

Наш старший машинально складывает и раскладывает обломок, будто от этого ножик может вырасти.

— Тебе дали как товарищу. А ты…

Нет, Костя решительно не умеет сердиться. Он и упрекает, будто печальную книжку читает.

Нас зло берет на Леньку. А Костю жалко.

Рыжий Павка усиленно морщит брови — прикидывает, нельзя ли как поправить дело.

— Да… напрочь сломил, — серьезно соглашается он с Костей, словно и без того не видно, что напрочь.

Павка тугодум, без нужды с разговорами не торопится. Привык в кузнице мехом угли в горне раздувать. Скажет отец «подуй» — подует, скажет «довольно» — перестанет. И все молча.

Но уж если требуется слово сказать, которое за него никто не скажет и за которое надо ответ держать, тогда подумает. Зато будет слово — олово, Павкой сказано — будет сделано. За такую твердость ценят и уважают Павку товарищи.

Видать, и сейчас навертывается у него какое-то «слово-олово». Не зря в усердном раздумье передвигает он с боку на бок свою кепчонку на рыжей макушке. Нам и в голову не приходит, что сломанные ножи, кочерги, косы, железные грабли — это по его кузнечной части. Тогда Павка сам напоминает о себе.

— Можно припаять! — неестественно громко заявляет он.

Мы с изумлением смотрим на молчаливого, скромного друга.

Не удержавшись, я переспрашиваю:

— Чего? Обломки к ножу можно припаять?

От смущения все лицо Павки становится краснее самых красных веснушек.

— Можно! — сдержаннее, но тверже, решительнее прежнего подтверждает он свое явно немыслимое обещание — Такой состав есть. Припаяю!

И, нащупав что-то в сумке за спиной, стягивает с плеч веревочные лямки.

— Вы идите. Я догоню. Сейчас все устрою…

— Ну вот!.. Значит, все в порядке, — моментально преображается беспечный Ленька Зинцов. — Я же говорил, что все в порядке… Павка, иду к тебе в помощники!

— Только не мешать! — поднимает Павка жесткую, мелко потрескавшуюся ладонь, ограждая себя от подобной помощи.

— Отступаюсь, отступаюсь! — задним ходом поспешно подается Ленька, пытаясь вызвать смех закругленными в испуге глазами.

И тут же в ответ на свирепые взгляды Павки с глуповатым смирением замечает:

— Дело мастера боится. Верно, что ли, слово-олово?.. Пошли, ребята!

Павка перетряхивает свою сумку, достает что-то из уголка и прячет в карман. Сгруживает и раздувает угли в костре, затем бежит к злополучной ольхе. Возле Ленькиной надписи усердно ковыряет древесину, и мы догадываемся, что он вытаскивает кончик обломанного ножа.

Костя нерешительно мнется еще минуту, раздумывая, не забрать ли у Павки то, что осталось от ножа, затем с безнадежным видом машет рукой: все равно, мол, испорчен тятькин подарок.

— Пошли.

И все мы уверены в невозможности припаять отломанное, и обидно за Павку — зачем он легковесным воробушком, впервые наверно, пустил на ветер решительное слово? Зачем пришло ему в голову так самонадеянно дать друзьям немыслимое для выполнения обещание? Даже радостное настроение как-то потускнело. Нет той непринужденной веселости, которая чувствовалась вначале.

Тихо и грустно стало не только в нашей компании. И поле будто загрустило. И Ярополческий бор заволокло какой-то неясной серой дымкой. Чего проще — завести бы разговор. И он не получается. О чем бы ни заговорили, все сломанный ножичек припоминается.

Шагаем молча. В ожидании, пока подойдет Павка, еле ноги передвигаем. И уже заранее не по себе становится при мысли, как загорится краской стыда наш друг, передавая Косте Беленькому тот же поломанный, да еще, наверно, и покореженный дополнительно ножик.

Уверенный, что именно так и будет, я стараюсь держаться в сторонке, чтобы не видеть эту неловкую сцену. Костя тоже занят своими мыслями. И Ленька Зинцов присмирел.

Позади слышен приближающийся неровный топот и тяжелое посапывание запыхавшегося Павки.

«Не оглядываться, пусть догадается присоединиться незаметно», — мелькает утешительная надежда.

Куда там! Павка, словно нарочно, старательно привлекает к себе внимание: громко отпыхивается, бренчит медяками в кармане. С разбегу подлетает прямо к Косте.

— Вот, готово!.. Никакой трещины незаметно… Блестит, как новенький!

На подобное диво нельзя не обернуться.

Вместе с Ленькой мы подскакиваем к Павке и Косте и, ошарашенные неожиданностью, только глаза таращим. В руках у Павки разложенный Костин ножик с коричневыми костяными щечками и блестящими в них желтыми пятнышками гвоздей, действительно целехонек.

— Вот это здорово! — опамятовавшись от удивления, произносит, наконец, Костя.

— Вот это да! — искренне вырывается у Леньки. — Точно: дело мастера боится!

— Бери! — с беспечностью, подобной Костиной, когда он бросал свой ножик Леньке, протягивает Павка обновленное сокровище.

Солнце тронуло узкий клинышек стали и блеснуло по лицам светлым зайчиком. Всем нам стало веселее.

Таившийся в траве перепел закричал вдруг звонко и задорно. Свежим ветром повеяло от придорожных кустов. Нелюдимый репейник и тот словно заулыбался, раскачивая малиновыми цветами в зеленых колючих чашечках. Прояснился, влечет к себе с новой силой Ярополческий старый бор.

…Оставим на время, читатель, нераскрытым Павкин секрет удивительного исцеления.

— Раздайся, народ, Павел Дудочкин идет!

Так выражает свой восторг необыкновенным мастерством друга Ленька Зинцов. Костя Беленький вдвойне доволен, сияет от счастья: и ножик исцелен, и Павка на высоте оказался. Толковые подобрались в поход ребята, компанейские. С такими и в беде не пропадешь. От избытка чувств тихого и мечтательного старшего даже на песни потянуло.

— Заведем негромкую? — обращается он с несмелым вопросом.

— Грянем «Варяга»! — предлагает Ленька.

— «Варяга» так «Варяга», — спокойно соглашается старший.

В середину Павла, Павел — запевала! — выдвигает Зинцов Павку Дудочкина на самый вид.

Находит иногда на Леньку такая струнка, когда и говорить он начинает стихами.