Сергей Кучеренко - Рассказы о животных

Основное количество жертв приходится на поросят и подсвинков, потому что их больше и охота на крупных секачей опасна: их остерегаются даже тигры.

Однажды я обнаружил следы полосатого владыки и «прочитал» такой случай. Амба зачуял кабана на лежке и стал его преследовать. Приближался медленно, шаги делал малые, стоял подолгу. Когда расстояние между зверями сократилось до двадцати метров, хищник ринулся в атаку. Считаю его прыжки: один, другой, третий… И вдруг — стоп! Тигр так затормозил всеми лапами, что взрыхлил снег до земли. Потом потоптался — и в сторону. «В чем же дело? — думаю. — Лежка-то кабана — вон она чернеет, десяток метров до нее». Подхожу к лежке и вижу: на ней отдыхал громадный секач. Услышав, а возможно, и увидев тигра, он не только не помчался в ужасе прочь, но… прыгнул навстречу и застыл в решимости встретить полосатого владыку «лицом к лицу». Я живо представил грозную неустрашимость вепря, его клыки, горящие глаза и подумал, что тигр тоже не любит испытывать свою судьбу лишний раз…

Старый промысловик, с которым я однажды познавал таинства поисков знаменитого корня жизни — женьшеня, поведал мне такую быль:

«Желудей тогда много было, а кедр не уродил, и собрались кабаны стадами в дубняках. Я как-то добыл двух чушек, разделал их и отдыхал. День был теплый, тихий, лес просматривался хорошо. Благодать! Сперва я стадо ухом уловил: когда кабаны кормятся, их далеко слышно, а через несколько минут и увидел. Метров триста было до них, потом поменьше. Шли в мою сторону косогором, наискосок. Шумно так, хрюкали, хрумкали, взвизгивали. И вдруг заухали — и врассыпную, кто куда! А на том месте, где они только что были, я увидел тигра, уткнувшегося мордой в горло своей добычи. Она уже не визжала, но ногами еще месила вовсю. А амба бил хвостом справа налево.

Вдруг откуда ни возьмись — секач. Здоровенный такой, черный, как каменная глыба. Может, он и стоял там, не убегал со всеми, может, и подошел — не знаю, не видел. Тигр, однако, тоже не замечал его, пока не „успокоил“ свою добычу и не поднял голову. А увидел — сразу копьем метнулся на секача. Ну, думаю, второй готов! А не тут-то было. Вепрь, задрав голову, прыгнул навстречу тигру, и в какое-то мгновение они поменялись местами. Тут тигр начал беситься — рыкать, реветь, „кашлять“, а секач стоял молча. Когда полосатый опять прыгнул, кабан снова метнулся ему навстречу. И тут я заметил, что когда тигр пролетал над секачом в прыжке в самой высокой его точке, тот его бил снизу рылом. Еще раз поменялись местами, и снова секач поддевал. Потом сцепились…

Жуть была. Казалось, не только меня трясло, но и сопки, и небо, и дубы качались. То тигр был на спине секача, то секач, сбросив его, порол клыками. Они недолго дрались, как вдруг тигр пустился наутек, оглядываясь. Он уже скрылся в распадке ключа, а кабан стоял горой, не шевелился с полчаса. Потом тихо ушел за своим стадом.

Думаю, оприходовать надо тигриную добычу, чушку-то. Я взял и проследил тигра. Прошел немного по его следу — кровь, а на орешнике висит кусок кишки. Еще, еще…

Освежевал кабана и пошел дальше по тигриным следам. Он был в ключе, мертвый. Как опустил голову в воду, желая напиться, так и не поднял ее. Самка то оказалась. По соскам видно — имелись где-то у нее тигрята. А шкура вся была исполосована секачиными клыками…»

Бурый медведь гоняет кабанов систематически и упорно. Иногда он хватает свою жертву из засады, но чаще берет измором после длительного преследования. Для бурого медведя охота на кабанов тоже не всегда кончается благополучно.

Вот рассказ одного опытного охотника о том, что он наблюдал однажды осенью в лесах на Большой Уссурке.

Шум драки он услышал издалека и близко подошел к месту схватки. Нападал средних размеров медведь, защищался крупный секач. Бились звери уже давно, оба были изранены, а вокруг все вытоптано.

Медведь ходил вокруг кабана, выбирая момент для броска, секач стоял, развернувшись в сторону противника, следя за каждым его движением. По клыкам его стекала кровавая пена. Медведь с ревом делал резкие пугающие броски, но видя, что секач стоит твердо, отходил назад. Косолапый явно хотел обратить кабана в бегство и напасть сзади, потому что уже успел хорошо почувствовать силу его ударов. А тот все стоял и стоял, готовый к отпору.

Когда медведь оказался слишком близко, секач молниеносно ринулся на врага и поддел его рылом. Тот отлетел, упал, и кабан еще несколько раз ударил его клыками. При каждом ударе мишка жалобно охал, а вепрь уже готов был топтать его, однако медведю удалось вырваться. Отбежав метров на десять, он лег и, жалобно поскуливая, стал лизать свои страшные раны. Кабан, шатаясь, снова занял оборонительную позицию.

Трудно сказать, чем бы все это кончилось, но даже бывалый охотник не способен долго наблюдать такую кровавую драму… На медведе вся шкура была в глубоких рваных ранах, от которых он вряд ли смог бы оправиться. Жалок был и кабан: нижняя челюсть до кости ободрана, вдоль хребта — глубокие следы медвежьих клыков…

Кабан — животное стадное. Летом чушки с поросятами держатся семьями, а холостые самки и самцы живут в стадах до восьми, а иногда и больше голов. К осени выводки присоединяются к стадам. Лишь секачи предпочитают жизнь одиночки, но и они держатся неподалеку от стада, а входят в него бесцеремонно лишь в период гона, изгоняя молодых самцов.

…Как-то осенью на нас с товарищем в чистом кедровом лесу надвинулось огромное стадо из почти полусотни кабанов. Мы затаились за валежиной и стали наблюдать сокровенное таинство лесной жизни. Кабаны шумно рылись в лесной подстилке, подбирая и разгрызая опавшие кедровые шишки. Взрослые вели себя степенно, полностью отдавшись еде, поросята же суетились, бегали, за что иногда получали взбучку. Особенно зло их поддевали рылом крупные свиньи, отчего они обиженно взвизгивали и отбегали, но тут же забывали обиду и снова принимались за свое.

В стаде было пять крупных самцов и шесть взрослых чушек, остальные — поросята и подсвинки. Беспечно играя хвостиками, ухая, хрюкая и взвизгивая, свиньи подошли к нам вплотную, затем, обойдя валежину, окружили со всех сторон. Один поросенок, что-то заподозрив, уставился в наши лица и замер, задрав хвостик. Вид его был до того потешным, что я не выдержал и осторожно засмеялся. Поросенок хрюкнул, взбрыкнул и побежал, все стадо насторожилось, запыхтело, засопело. Но вскоре кабаны успокоились, сочтя тревогу несмышленыша ложной, и кормежка продолжалась.

Потом на нас стал пристально и угрюмо смотреть не далее чем с восьми метров солидный вепрь. Этот исследовал более строго. Подошел поближе, опознал, ухнул и увлек все стадо за собой. Но пробежав всего сорок метров, кабаны остановились, постояли с поднятыми хвостами — это у них знак тревоги — минуты три и снова начали рыться в земле. Мы быстро и незаметно забежали вперед по ходу, и все повторилось сначала. Сию увлекательную игру мы повторили несколько раз и прервали ее лишь в сумерках.