Джеральд Даррелл - Натуралист на мушке, или групповой портрет с природой

En bon point — здесь конституция (фр.).

Немного потренировавшись в снегоступах, мы с Ли отправились осматривать ближайшие окрестности. Небо было беспросветно серым и казалось до того твердым, что если бросить в него снежком, то тот отскочит от него со звоном, словно от чего-то металлического. Сверху сыпались тучи снежинок размером с пенсовую марку, невесомые и мягкие, точно промокательная бумага. Снег скрипел и урчал под ногами, но больше не было слышно ни звука — весь мир словно утонул в снегу. Сосны выглядели так, будто какой-то великан-кондитер облил их сверху глазурью, а их темно-зеленые ветви клонились вниз под ее тяжестью. Местами огромные деревья настолько сгибались от белого груза, что, надо думать, жить им оставалось только до следующего снегопада. Мы подошли к небольшому озеру, круглому и ровному под покровом снега и льда, словно блюдце с молоком. По краям виднелись покрытые снегом холмики с торчащими в разные стороны черными, будто древесный уголь, ветвями, пробивавшимися сквозь ледяную корку. Это были бобровые хатки; в их уютной глубине животные спали до прихода весны, которая должна была растопить пятифутовый слой снега и льда, освободив бобрам их жизненное пространство.

(Возвратившись в Канаду летом, мы вновь попали к этому озеру на рассвете. Контраст оказался разительным. Золотисто-зеленая вода была окаймлена, как викторианская скатерть бахромой, густыми зарослями тростника; поверхность озера во многих местах украшали вкрапления белых водяных линий. Только-только над кромкой шелестящего зеленого леса показалось солнце; оно рассеивало плотную пелену тумана, отдельные клочки которого пытались зацепиться за камыши и водяные лилии, скользя меж ними, словно тончайшая свадебная фата.

Забравшись в лодку, мы медленно плыли к торчащему из воды коричневому горбу, похожему на гигантский неудавшийся рождественский пудинг. Здесь жили бобры. На полпути к жилищу из золотисто-зеленой воды неожиданно высунулась большущая коричневая морда, и в обрамлении бегущих по воде кругов на нас подозрительно уставился бобр. Мы бросили грести и начали наблюдать, как он медленно и с достоинством, словно дворцовый стражник, плавал взад-вперед перед своим домом. Когда же мы попытались подобраться поближе, он заволновался и, подняв похожий на весло хвост, с такой силой ударил им по воде, что по озеру раскатилось эхо, напоминавшее ружейный выстрел. Потом он нырнул. Вынырнув через некоторое время в другом месте и удостоверившись, что мы и не подумали отступать, он снова ударил хвостом и исчез под водой. Все время, пока мы не причалили к берегу, он продолжал выныривать в разных местах и колотить по воде хвостом, стараясь нас прогнать. Он оказался единственным встреченным нами в Канаде бобром, и поведение его вряд ли можно было назвать гостеприимным.) Вернувшись в хижину, мы обнаружили Аластера, пребывавшего в радостном возбуждении: ему удалось найти и заснять большое стадо белохвостых оленей и даже гордого упрямца американского лося; это доказывало (по его мнению), что в этом царстве снега все же теплится какая-то жизнь. Встретившиеся нам по пути из Виннипега две вороны вряд ли могли убедить нашего режиссера в том, что на замерзшем Севере может жить кто-нибудь кроме людей.

— Завтра мы попытаемся снять тебя и Ли в компании белохвостых оленей и американского лося, — важно изрекла Паула. Она вполне освоилась в новой должности, позабыв те дни на Мадагаскаре, когда она была всего-навсего помощником продюсера и именовалась просто «помпрод». — А вечером, — продолжала она, — мы спустимся к озеру, где Аластер хочет, чтобы ты половил сов.

— Не понял, — сказал я.

— Половил сов — на мышь, — объяснила Паула.

— Куиггерс, по-моему ты хватила лишнего, — сказал я.

— Ну что ты, милый, я не шучу. Аластер где-то вычитал, что ученые, когда им нужно окольцевать сов или еще для чего-нибудь, ловят их, используя в качестве приманки дохлых мышей.

— В жизни не слышал подобного бреда, — сказал я. — А почему именно на озере? Я и не знал, что в Канаде обитают водяные совы.

— Конечно нет. Просто на озере больше свободного места, а в лесу леска непременно запутается в ветвях деревьев.

— Даже не знаю, что и сказать. Чушь какая-то. А может, ты отговоришь Аластера?

— Не удастся, — твердо сказала Паула.

Этой ночью Ли и я впервые увидели северное сияние. Для Боба и Луизы это было обычным явлением, поэтому они даже забыли о нем упомянуть. Они любезно уступили нам свою спальню, и когда мы забрались в большую, удобную двуспальную кровать и подняли вверх глаза, прямо над собой мы увидели сверкающий небосвод. Я быстро выключил свет и замер от удивления. Огромная часть неба над нашими головами была живой. На фоне бархатной черноты разворачивались свитки, раздвигались занавеси, развивались ленты и переплетались струи бледно-пурпурных, зеленых, голубых, розовых и белоснежных ветвей, похожих на необычное облако, живущее своей особой жизнью. Каждую секунду все это перемещалось, разделялось, сливалось, вновь распадалось и соединялось уже в других комбинациях; вся экспозиция была подсвечена откуда-то с боков, причем цвета тоже все время менялись. Мне пришел на память подаренный в детстве калейдоскоп — треугольная трубка вроде микроскопа. Под увеличительное стекло клали разноцветную бумагу, особенно ценились яркие, блестящие обертки из-под шоколадок; когда вы поворачивали трубку, кусочки бумаги смещались, образуя самые невообразимые сочетания. Сейчас, когда я смотрел на небо, оно казалось мне гигантским калейдоскопом, который без каких-либо усилий с моей стороны создавал эти фантастические эффекты, более изощренные и загадочные, чем самая яркая обертка из-под шоколада. Мы молча любовались этим невероятным зрелищем в течение часа, пока оно постепенно не начало затухать и не погасло совсем, оставив бархатно-черное, как кротовая шубка, небо усыпанным звездочками. Хорошо, что северное сияние все-таки погасло, иначе мы всю ночь были бы не в состоянии от него оторваться и не смогли бы наутро начать работу. Это было одно из самых мистических, изысканных и прекрасных явлений природы, которые мне когда-либо доводилось видеть.

На следующее утро, чуть свет, после плотной трапезы, не уступавшей завтраку Гаргантюа, мы отправились в лес, предварительно нацепив на себя такое количество всякой одежды, что наши неуклюжие движения напоминали прогулку астронавтов по Луне в отсутствие привычной силы тяжести. Встретившая нас вчера неприветливая серая мгла за ночь рассеялась, и небо было голубым, словно цветы льна, а слабое тепло, исходившее от бледного зимнего солнца, помогало деревьям сбрасывать с ветвей огромные шапки снега, которые с тихим вздохом падали на пушистый снежный ковер.