Жак-Ив Кусто - Сюрпризы моря

Филипп Кусто выследил с гидросамолета огромную стаю белых ворчунов. Эти рыбы обладают голосом и издают звуки, напоминающие хрюканье свиней и кабанов, чем и объясняется их прозвище.

Я вскрываю пакет флуоресцеина в акульем гроте. Краситель устанавливает, что вода неподвижна. Акулы выбирают пещеры не потому, что в них существуют местные течения.

Как ни странно, это не огорчало меня. Мне нравится, когда природа противится проникновению в ее тайны. Откуда бы появилась удовлетворенность исследованием, опьяняющая радость открытия, если с самого начала все это было бы прозрачно ясным?

Этой ночью мы отправились попрощаться с нашими акулами. Я присоединился к экипажу гидросамолета. Филипп уже пилотировал машину как настоящий профессионал. Море пылало в лучах заходящего солнца, когда мы совершили посадку со всей мягкостью, на которую способен самолет. Сумерки в тропиках длятся недолго. Остановившись на вертикали «дортуара» де ля Пунта, мы спустили на воду зодиак. К тому времени, когда мы закончили подготовку к погружению и превратились в человеко-рыб, на воды пала ночь.

Акулы — животные, скорее, ночные, чем дневные. В темноте они ведут себя заметно агрессивнее. Следовало удвоить осторожность.

Мы спустились прямо к пещере, которую почти всегда находили обитаемой. Внезапно чей-то массивный силуэт возник в лучах фонарей. Она? Нет, это была рыба-попугай длиной около метра — одна из самых крупных, которые мне встречались. Вытянутый спинной плавник, сине-зеленая чешуя, желтый глаз с маленьким круглым зрачком указывали, что перед нами гуакамайя (Scarus guamaicus). Ее примечательностью является большой лазурный «клюв». Щечные края челюстей этой рыбы тверже рога и имеют особую изогнутую форму, напоминающую клюв попугая; это позволяет рыбе дробить кораллы, чтобы извлечь живых полипов, которыми она питается. Она обитает в экваториальных и тропических рифах Америки и покидает их, по-видимому, лишь в период размножения, когда уходит в зону мангров.

Рыба-попугай приветствовала нас взмахом хвоста и предоставила дальнейшим поискам. В первом гроте, который мы посетили, никакой акулы сегодня не оказалось. Второй грот также был пуст. В третьем мы нашли большого спящего мероу, мимоходом погладили его. Он пробудился, подпрыгнул в испуге, сделал в панике тройной вираж и, наконец увидев выход из грота, ринулся во тьму.

В следующей пещере мы потревожили старинную подругу — морскую черепаху. Глаза ее отяжелели от сна. Свет фонарей нарушил ее биологический ритм. Она решила, что наступило утро, несмотря на то, что ее «внутренние часы» не подтверждали этого. Она не могла постичь, что происходит.

Одну за другой мы осматривали извилины «дортуара». Там спало много животных, но среди них не было акул. Запас кислорода кончался, и мы начали подъем. В тот самый момент, когда мы достигли последнего уровня декомпрессии, из глубины появилась тупорылая акула, приветствовавшая нас ударом плавника. Она-то полностью проснулась: я бы даже сказал, что она вышла на охоту!

Несколько часов мы отдыхали в узкой каюте «Каталины». Когда первые лучи зари окрасили море на востоке, мы были готовы к очередному погружению.

Обстановка обрисовалась, лишь только мы осмелились обмакнуть ласты. Акулы осадили самолет! Они были возбуждены; на полной скорости описывали дугу, внезапно останавливались и снова стремительно бросались вперед, демонстрируя невиданные ускорения. Эти огромные примитивные рыбы с пастью, вооруженной десятками острейших ножей, без устали подбадривали себя. У нас уже был опыт подобной ситуации.

Выше я говорил о том, что положения, или жесты, акул не несут никакой информации об их настроении. Исключение составляет нарастающий темп бешеного танца, который мы много раз видели из акульих клеток в Красном море. Когда морские хищники начинают метаться таким образом и, зажигая друг друга, неуклонно приближаться к добыче, то это кончается всегда одинаково. Один подбирается ближе других и цапает зубами — для пробы. Если прольется кровь, то взрывается общая ярость. Сильно вибрируя корпусом, акулы со всех сторон набрасываются на жертву и в несколько секунд раздирают ее…

Аквалангисты с «Калипсо» в течение длительного времени изучали реакции косяка белых ворчунов в водах острова Мюжере. Уложенные, подобно кирпичной кладке, рыбы сосуществуют в удивительном ансамбле, как будто представляют единый организм.

У меня не было ни малейшего желания ждать естественного развития событий. По-видимому, экипаж разделял этот взгляд. Мой сигнал «отходить немедленно» явно запоздал: аквалангисты уже развернулись на выход… В самолете мы молча переглянулись; вероятно, все подумали о том, что акулы, может быть и спят у Юкатана, но в таком случае они игнорируют добрую старую пословицу, согласно которой при пробуждении неплохо бы иметь набитый желудок.

Самолет взлетел, чтобы присоединиться к «Калипсо». Мы совершали прощальный круг над Мюжере. Проходя к югу от этого маленького участка карибской земли, мы стали свидетелями одной из тех удивительных картин, которые природа хранит в своих тайниках.

Сравнивая различные гипотезы, мы пришли к заключению, что спящие акулы являются, по-видимому, истощенными, больными или ранеными; в критические моменты они, движимые «пещерным инстинктом», забираются в гроты для восстановления сил.

Филипп заметил темнеющий, плохо различимый сверху объект, движущийся в воде, который можно было принять за морское чудовище огромных размеров. Но — недаром мы живем в век загрязнения океана — все решили, что видят нефтяное пятно.

Предположение, к счастью, на оправдалось: это была настоящая живая стена из сотен тысяч рыб. Нечего и говорить, что при посадке самолета и погружении мы установили свой рекорд скорости!

Я никогда еще не видел столь компактного, спрессованного косяка. Это были ронки, или рыбы-ворчуны, вида Haemulon parra, обычно именуемые белыми ворчунами. Они, пожалуй, не светлые, а, скорее коричневые или отливают синеватым серебром, в зависимости от игры света, но живот у них совершенно белый, чему они и обязаны своим названием.

Если у Шекспира лес двигался на замок, то здесь двигалась стена крепости. Весь гигантский косяк маневрировал, составляя при этом единое целое. Он имел 40–50 м в длину, 3–4 м в ширину и 2 м в высоту. Основание «стены» было приподнято на какие-нибудь полметра над дном, покрытым белым песком. Мы смотрели на эту живую массу как очарованные. Казалось фантастическим, что тысячи прижатых друг к другу тел так синхронизируют свои движения…