Александр Дюма - История моих животных

— Ах, вот как! Но вы просите сделать для вас то, что делают для принцев.

— Всего-навсего. Если вы готовы сделать для меня только то, что и для всех остальных, незачем было меня беспокоить; мне достаточно было обратиться в дирекцию пассажирской конторы, и я получил бы возможность передвигаться на судах не только до Алжира, но по всему Средиземному морю.

— Хорошо, пусть будет по-вашему: вы получите судно. Но, если вы думаете, что сможете на этом что-то выгадать, вы сильно ошибаетесь!

— Выгадать? Вы думаете, я рассчитывал на какую-то экономию? Для министра народного просвещения, позвольте сказать, вы довольно-таки непросвещенный человек.

— Ну, а теперь скажите, когда вы собираетесь выехать?

— Когда пожелаете. Мне надо закончить два-три романа — это займет две недели; мне надо продать несколько купонов железной дороги — это отнимет не больше часа.

— Итак, через две недели вы будете готовы?

— Вполне.

— А ваш Исторический театр?

— Его закончат без меня.

Я поклонился господину министру народного просвещения, и мы расстались.

На следующий день я имел честь обедать в Венсене с господином герцогом де Монпансье. Я рассказал ему о том, какая удивительная мысль посетила господина министра народного просвещения: отправить меня в Африку, чтобы я сделал популярным Алжир.

— Что же, идея превосходная, — ответил он. — Особенно если вы проедете через Испанию.

— А зачем мне проезжать через Испанию, монсеньер?

— Затем, чтобы быть на моей свадьбе; вам известно, что я женюсь одиннадцатого или двенадцатого октября?

— Я очень благодарен вам, монсеньер, вы оказали мне великую честь; но что скажет король? Ваше высочество знает, что он не вполне разделяет дружбу, которой вы меня удостаиваете.

— Король обо всем узнает только потом; и к тому же, раз он находит вас годным для того, чтобы ехать в Алжир, он должен найти вас годным и для того, чтобы заехать в Мадрид. В общем, пусть это вас не беспокоит: это я женюсь и я вас приглашаю.

— Я с благодарностью принимаю приглашение, монсеньер.

Это было двадцатого или двадцать пятого сентября; господин герцог де Монпансье собирался жениться одиннадцатого или двенадцатого октября. Значит, нельзя было терять ни минуты, если я хотел попасть в Мадрид за два-три дня до свадьбы.

Для начала я стал собирать средства, необходимые для путешествия. У меня было на пятьдесят тысяч франков купонов Лионской железной дороги. В то время на них теряли не больше пятой части; положение благоприятствовало продаже. Я поспешил выручить за мои купоны сорок тысяч франков.

Что касается правительственных десяти тысяч, то, поскольку они предназначались для Алжира, я не хотел притрагиваться к ним раньше; я велел перевести эти деньги господину маршалу Бюжо. После того как были приняты эти меры, главное было сделано; оставалось лишь найти спутников.

Я написал своему сыну и Луи Буланже:

«Завтра вечером я отправляюсь в Испанию и Алжир; хочешь ли ты поехать со мной?

Если да, то позаботься о чемодане. Только выбирай самый маленький.

То же самое циркулярное письмо я написал Маке, только заменил «ты» на «Вы».

Все трое ответили мне согласием.

Оставалось найти образцового слугу, который один должен был и следить за багажом, и стараться, в меру своих способностей, чтобы четыре путешественника не умерли с голоду.

Я сказал «найти», потому что ни один из слуг, какие у меня были в то время, не годился для путешествия: Алексис был слишком молод; кучер ничего не умел; что касается Мишеля, я ни одной минуты не думал за те двенадцать лет, которые он жил у меня, будто он состоит на моей службе: Мишель просто-напросто был на службе у себя самого; только Мишель, любивший животных, заставил меня поверить, что это я их люблю, и для собственного удовольствия умножал число двуногих, четвероногих и четвероруких. Именно таким образом я оказался, по словам Мишеля, обладателем двенадцати или пятнадцати курочек неизвестной породы; пяти или шести ценных петухов; двух псов, один из которых, как вы видели, хотел меня съесть; трех обезьян и кота, которые совершили против моих колибри, ткачиков и перепелок поход, возможно еще не забытый вами.

Значит, Мишель должен был оставаться со своими животными или, если я возьму с собой Мишеля, мне придется везти вместе с ним его животных.

В это время случай пришел мне на помощь. Заметьте, я не обладаю таким самомнением, чтобы сказать «Провидение»: его я оставляю на долю коронованных особ.

Шеве, которому я был должен 113 франков, услышав, что я отправляюсь в кругосветное путешествие, доставил себе удовольствие явиться ко мне, чтобы я уплатил по счету, прежде чем покину Сен-Жермен.

Так что однажды утром он вошел ко мне со счетом в руках. Рассчитавшись с ним, я спросил у него, не знает ли он, случайно, хорошего слугу, который захочет поехать со мной в Испанию и Алжир.

— О, как удачно у вас получилось, сударь, — ответил он. — У меня есть для вас просто жемчужина: негр.

— Стало быть, черная жемчужина?

— Да, сударь, но настоящая.

— Черт возьми! Шеве, у меня уже есть десятилетний негр, который один ленив, как два двадцатилетних негра, если они доживают до двадцати лет.

— Это как раз его возраст, сударь.

— Значит, он окажется ленив, как два сорокалетних негра.

— Сударь, это не настоящий негр.

— Как, он крашеный?

— Нет сударь: это араб.

— Ах, черт! Араб просто бесценен для поездки в Алжир, если только он говорит по-арабски не так, как Алексис по-креольски.

— Сударь, я не знаю, как Алексис говорит по-креольски, но я знаю, что у меня был однажды офицер спаги, и он, хоть и коверкая арабский, поболтал с Полем.

— Его зовут Поль?

— Мы его зовем Поль, это его французское имя; но для своих соотечественников он имеет другое имя — арабское, которое означает «Росный Ладан».

— Вы за него ручаетесь, Шеве?

— Как за самого себя.

— Ну, пришлите мне вашего Росного Ладана.

— Ах, сударь, увидите, какое сокровище вы приобретете! Камердинер с кожей самого красивого оттенка, какой только возможно увидеть, между лимоном и гранатом, и говорит на четырех языках, не считая родного; легок на ногу и ездит верхом; у него только один недостаток: теряет все, что вы ему дадите, но, как вы сами понимаете, если ему ничего не давать…

— Хорошо, Шеве, спасибо, спасибо!

В четыре часа я увидел Поля и понял, что Шеве не обманул меня: Росный Ладан ничем не напоминал конголезских или мозамбикских негров с их вдавленными лбами, приплюснутыми носами и толстыми губами.

Это был абиссинский араб, обладавший всей изысканностью своей расы. Как и сказал Шеве, оттенок его кожи осчастливил бы Делакруа. Желая составить суждение о его филологических познаниях, которые мне так расхваливали, я обратился к нему с несколькими словами на итальянском, английском и испанском языках: он отвечал довольно верно, и, поскольку по-французски он говорил прекрасно, я убедился, как и Шеве, что он знал четыре языка, не считая родного.