Леонид Семаго - Зеленая книга леса

Изменение освещения не оказывает никакого влияния на зрачок чесночницы: он закрывается и открывается по ее внутренним часам. Если выкопать животное в полдень, извлечь его из абсолютной темноты, в полуприкрытых глазах с трудом можно различить узкие, как волос, вертикальные щели. Вечером же чесночница появляется даже при слепящем свете с открытыми, готовыми для ночной охоты зрачками. Отрегулированные тысячелетиями биологические часы от такой случайности не изменяют своего хода: коль в мире ночь, глаза должны быть настроены на минимальное освещение.

Лишь дважды в году не прячется чесночница от солнца. Первый раз — ранней весной. В один день, собравшись в озеро, бобровый пруд или болотце, где когда-то начиналась их собственная жизнь, сидя под водой, мечут чесночницы икру. Этот день — единственный, когда слышен их голос: этакое глуховатое и негромкое тройное кряхтение или ворчание вроде «ук-ук-ук», если произнести его, не разжимая губ. Так начинают они укать еще под землей, будто скликая или приглашая друг друга. Сидят они под водой, и с гладкой, неподвижной поверхности озерка раздается их непрерывное ворчание, которое смешивается с иканием голубых лягушек и стоном жерлянок-бычков.

Второй раз чесночница, выбрав солнечный день в конце августа, снова появляется на поверхности земли словно для того, чтобы погреться, прежде чем закопаться до весны. Иногда даже на низенький пенек заберется, на поваленный ствол, на бугорок какой-нибудь и лежит на нем, принимая солнечную ванну. Кожа чесночницы, чуть подсохнув на воздухе, перестает блестеть, ее окраска становится такой же темной, как срез пня или старая кора, и не привлекает ничьего внимания.

При внезапном испуге чесночница издает отрывистый звук вроде короткого мяуканья, а когда ей больно, — то треск, который получится, если провести ногтем по расческе. И все звуки чесночницы: ворчание, мяуканье, треск — какие-то утробные, потому что животное издает их с закрытым ртом, не выпуская воздуха.

Родившаяся в водоеме и выросшая в нем, после выхода на сушу чесночница вою жизнь испытывает отвращение к воде. Ей, чтобы не высохнуть, достаточно росы, дождя, влаги почвы. Самые жестокие засухи переживает, не подходя к берегу. Превращаясь в четвероногое животное, становится, как все земноводные, хищником: отныне ее пища, как у лягушек и жаб, — только то, что движется. Она видит, как бесшумно и еле заметно ползет в кромешной темноте слизень, и хватает его без промаха с первого раза. Правда, весной после восьмимесячного подземного сидения чесночница словно заново учится брать добычу, и какого-нибудь замешкавшегося взлететь жука хватает только с пятой-шестой попытки: ни сноровки, ни быстрой реакции. Схватив добычу, чесночница быстро поправляет ее передней лапой и, натужно зажмурившись, проглатывает живьем. Корявый жук, наверное, и в утробе чесночницы пытается освободиться и царапается своими крюкастыми лапками, но охотницу это нисколько не беспокоит, и она может отправить туда еще нескольких. Иногда бывает заметно через тонкую кожу, как копошатся в ее желудке живые жертвы.

Охотясь рядом, две чесночницы терпят друг друга до того момента, пока одна из них не схватит первой добычу, которую заметила и вторая. Тогда неудачница прыгает и кусает соседку. Если та почти сыта, то уступает добычу, приняв виноватый вид. Если же голодна, то не обращает никакого внимания на этот выпад: кусай, мол, все равно не больно, беззубая. Иной раз крупную добычу они вырывают друг у друга изо рта.

Чесночницы очень долго не берут пищу в неволе. В этом отношении они более свободолюбивы, чем многие птицы и звери. Закапываются, если есть во что закопаться, и два-три месяца не показываются. В таком случае их приходится кормить насильно.

Головастики чесночницы — не всегда вегетарианцы. Мясной корм они любят, но поймать никого не могут. Зато когда хищная личинка плавунца терзает на дне их собрата, они пристраиваются рядом, сколько хватает места, и с аппетитом жуют ее добычу — тело своего же сородича.

Зимуют чесночницы в земле, закапываясь поглубже, по нескольку десятков рядом, на дне ям, промоин, канав, а иногда и на сухом, оголенном бугорке. Остаются живыми и в промороженной почве. После двух бесснежных и морозных зим, когда на два метра в глубь земли забирался мороз, чесночниц в лесах не стало меньше, и весной они все собрались на свои озера и болота, чтобы дать начало новому поколению.

Ко всем этим особенностям чесночницы можно добавить еще одну: головастики у нее больше и тяжелее, чем она сама. Хвост у головастика напоминает огромную лопасть. Уже выросли четыре ноги, рисунок появился на спине, маленький рот стал пастью, а хвост все еще цел. Но потом он начинает быстро уменьшаться, малыши выходят на берег куцыми и, не задерживаясь у воды, исчезают. Если летом выходят, то исчезают до осени, если запаздывают с развитием, — то до весны, закапываясь, как и взрослые, в землю.

За что названо чесночницей это симпатичное и безобидное шишколобое животное? Дома много лет держал я взрослых и молодых, ни разу не упускал подходящего случая в природе — не пахнут чесноком, и вое. Может быть, потому назвали, что выкапывают ее на огородах, где чеснок растет? Но она пахнет сырой землей, а не чесноком. Но потом дважды мне удалось убедиться, что иногда животное издает слабый, быстро исчезающий запах чеснока. А старое, почти забытое название чесночницы — толстоголовая травянка.

пору солнцеворота лес затихает рано. Еще при солнце перестают стучать дятлы и засыпают синицы. Замирают осины, и только у их подножия раздаются шорохи. Постепенно зелень листьев и травы, краснота нагретых сосновых стволов и другие дневные краски становятся неразличимыми. Только раскрывшаяся дрема да березы белеют в потемках. Зажигаются на восточной стороне неба звезды, а рядом с тропинкой — фонарики светлячков. Над болотцем, словно дым от костра, не касаясь осоковых кочек, повисает негустой туман.

И в те мгновения, когда вот-вот исчезнет граница между зубчатой стеной леса и потемневшим небом, то ли из болотного туманчика, то ли из густеющего мрака неожиданно возникает черный силуэт беззвучно летящей птицы с острыми крыльями и узким, длинным хвостом, имеющими по белому пятну на концах. Полет черной птицы необыкновенно изящен. Ударив крылом о крыло, будто хлопнув в ладоши, и сделав красивый вираж, она опускается на нижнюю ветку крайней сосны и сливается с ней. Через мгновение оттуда раздается негромкая, но отчетливо слышная на всей поляне рокочущая трель. Это даже не трель, а какое-то переливчатое мурлыканье, лягушачье урчание. На одном выдохе оно тянется двадцать, тридцать секунд, минуту, полторы… Мгновенная пауза — и новая трель, продолжительнее первой, которая опять обрывается Внезапно, как началась. Потом следует третья и почти без передышки — четвертая. Так исполняет свою сумеречную песню таинственная птица козодой.