Леонид Семаго - Гнездо над крыльцом

Незабываемое впечатление оставляют снегири, когда видишь их на дереве, каждая веточка которого за ночь обросла мохнатой изморозью, или когда идет «слепой» снежок, пухом садясь на ветки. Нет тогда птицы красивее снегиря. Его черная шапочка так отливает вороненым блеском, что только искорка в темном глазу выдает, что не зажмурилась от яркого солнца четырехцветная птица. Красногрудых самцов часто с яблоками сравнивают. Только не бывает яблок такого цвета. Скорее всего он такой у тюльпанов, роз, гвоздик. Не только красотой, но и особой опрятностью отличается снегирь. Степенностью тоже. Голос у него с каким-то вежливым оттенком: когда перекликаются друг с другом, слышно лишь вблизи. А громко зовет своих только одиночка: свистит растерянно и чуть удивленно и тревожно.

Зимой мы чаще обращаем внимание на ярких снегирей-самцов, а самок, которые лущат семена рядом с этими красавцами, иногда не замечаем. Но это не потому только, что у них скромный наряд: их меньше в стае, чем самцов, в полтора раза. Действительно ли это лишние самцы, или на родине каждый из них обзаводится семьей, сказать трудно. Возможно, что зимнее соотношение самцов и самок было бы еще большим, если бы самцов птицеловы не вылавливали.

В стужу у многих птиц пропадает осторожность: кажется, что можно взять в руки озябшего хохлатого жаворонка. А потеплеет — и снова недоверчивы, будто одичали за один день. Снегири же не меняют своего поведения и в самые сильные холода. Одеты тепло. Воробьи еле ковыляют по звенящему тротуару, поджимая то одну, то другую лапку и подпираясь крыльями, а снегирь сидит на веточке, прикрыв пальцы густым пером, и неторопливо обрывает спелые крылатки.

Но, попав в город впервые, снегири не сразу осваиваются в новой обстановке. В начале зимы они осторожно кормятся на самых окраинах, на тихих улицах. Потом смелеют, привыкают к транспорту, к людям и, наконец, оказываются в центре, на самых оживленных магистралях. Птицы, которые прилетают в город не первый раз, сразу появляются на своих излюбленных деревьях и ночевать летят на те места, где ночевали прежде. Новички с ними быстрее, как с наставниками, привыкают к городу.

Близится весна. Солнце поднимается все выше, согревая стволы деревьев, создавая птицам песенное настроение. Оживают клены, и растут на обломках ветвей сладкие кленовые леденцы. Днем потихоньку чмокают падающие с этих сосулек капельки, и поют под их счет снегири. Я не знаю, как поют они на родине, у гнезда, а в зимнем сквере негромкая снегириная песенка звучит как песня гостя, который сам вызвался спеть, как умеет, коль никто из хозяев не решается. Обычно в маленькой стайке поет одна птица, которую никто не перебивает, но и не поддерживает и, кажется, никто и не слушает. Голос у певца не из громких, и среди сидящих на ветках птиц удается узнать его лишь по вздрагиванию хвоста и перышек на шее. Скрипит что-то, присвистывает, будто рассказывает неторопливо о том, о сем.

Слыша снегириное пение, сначала ищешь певца среди красногрудых птиц, но почти всегда оказывается, что поет самочка. В снегириной песне нет четко различимых колен, и кажется, что вот-вот в меланхоличном напеве проскользнет что-нибудь чужое. Нет, у снегиря все свое. Дар пересмешника проявляется у него только при содержании в неволе.

Обычно снегири улетают от нас до прихода весны. Однако в городе дружные парочки встречаются и в начале мая. А однажды я увидел семейную пару в центре города в те дни, когда уже летел осиновый пух, и снегири кормились семенами осины. Это были птицы не из клетки: слишком блестело чистотой их перо. Но и гнезда у них тоже не было, так как уже шло то время, когда на снегириной родине самки насиживают яйца.

Нагретый над берегами Средиземноморья воздух с такой скоростью вторгся на первой неделе апреля в Черноземье, что здесь сразу установилась почти летняя теплынь, и чем-то далеким и почти забытым показались недавние снегопады и ночные морозы. В полдня успели отпылить осины, но на ветках кленов не раскрылось ни почки, и первые бабочки вместо цветочного нектара спешили напиться густеющего кленового и березового сиропа. Бабочек было много: они никуда не улетали, птиц — маловато, словно не поспели их крылья за полетом весны. Бедновато было на разливах, молчал лес, да и в городе, кроме воробьев и грачей, примелькавшихся за зиму, тоже как будто никого не прибавилось.

Однако на замысловатой антенне, на самом кончике, словно золотой петушок на спице, картинно сидит сорока. Сидит и время от времени зевает, словно дозорщик, которому скучно смотреть в пустое небо. Зачем она тут, когда по всем окрестным перелескам и лесополосам ее сородичи спешно строят гнезда? Эта сорока — здешняя, и ее гнездо давно готово на соседней улице. Черным, полупросвечивающим шаром громоздится оно на голом тополе. Сложено, как и у всех сорок, из сухих веточек, среди которых светятся голубой и красной жилками два обрывка провода.

Вселение сороки в города началось в ее ареале примерно в одно и то же время. Где-то появилась одна пара, где-то поселилось сразу несколько семей. Самое простое, но не самое правильное объяснение этой миграции напрашивается само собой: воспользовавшись всеобщим покровительством птицам и соблазнившись сытой жизнью, сорока переселилась из пригородных лесов в «хлебные» кварталы многоэтажек. Но, осев в городе, ей пришлось кое-чем поступиться: в выводках стало меньше сорочат. Большие выводки, в шесть-семь птенцов, в городе оказалось прокормить труднее: из центра приходится летать за километры, оставляя их без присмотра. Так в чем же дело?

Скорее всего сорока была вынуждена искать спасения в городе не от полуголодной жизни, а от какой-то серьезной опасности. Получив новое жизненное пространство в виде системы полезащитных лесных полос, сорока привела туда лесную куницу, которая стала опустошать сорочьи гнезда. Кое-где сороку стал прижимать и ястреб-тетеревятник. В Каменной степи, например, этот хищник берет с сорочьего племени немалую дань. И я теперь почти уверен, что разгадка причины вселения сороки в города кроется в ее бегстве от опасных хищников.

Старая знакомая, став городской соседкой, позволила узнать о своей жизни и способностях немало нового. «Дикие» сороки не допускают свободного наблюдения за своими играми, постройкой гнезд, охотой. В новых условиях птицам пришлось все делать не осторожничая и не хитря. И из окна верхнего этажа, не беспокоя сорок своим любопытством, можно изучать в подробностях особенности их поведения и даже все тонкости строительного мастерства.