Павел Кренев - Душистый клевер Черной Шалги

ать сокрушалась и жаловалась соседке Калиничне:

— Чего на парня нашло? В деревне, говорит, буду жить, и все, трактористом захотел… Кабудто недоумок какой…

А уж Вальку самого пилила:

— Повыгребай навоз-от лопатой, повыгребай! Да хвосты-то кобылам порасчесывай! В колхоз ему захотелось… Пастухом-от и будешь всю жизнь, как Федька Маврын.

— Ничего худого в этом не вижу, — упрямился Валька, — пастухом не пастухом, а трактористом буду не хуже других. Должен же кто-то…

Мать не смирялась:

— Вот пускай кто-то и будет, а не ты! Учителя его вон нахваливают, и тебе пожалуйста — в трактористы ему приспичило! В мазуте да в бензине весь и будешь. Благодать!

Она всплескивала руками, всхлипывала и подносила к глазам платок.

— Не в бензине, а в соляре, — поправлял ее сын, — две большие разницы.

— В чем она разница-то, в чем?

— Соляр — это более грубая фракция обработки нефти, трактор на нем и работает.

— Ишь, начитался уж, механизатор, — со скрытым уважением ехидничала мать и подступалась с другой стороны. — Валька, ты же у меня летчиком хотел, а потом офицером. Ну и ехал бы в город, да учился на кого хочешь. Вон у Евдошихи ребята учились уж куда хуже тебя-то, а теперь — один курсант, другой инженер, приедут да идут по деревне носы кверху, думаешь: «Ладно-ладно! Мой-то Валька повыше вас запрыгнет! Не очень-то гордитесь!». Да и другие хорошо устроились…

— Ну и что, другие! Ну и что! — кипятился Валька. — Дезертиры они, чего на них смотреть.

Он, конечно, понимал мать. Она хотела, как лучше, потому что сама хлебнула горюшка, поднимая его, Вальку, и старшую сестру Татьяну, уехавшую в город и работавшую теперь парикмахером в мужском салоне. Но когда они росли, было другое время…

— Мама, но если все уедут, ведь некому будет в колхозе… А дом-то наш, дом-то без мужицкого догляда, думаешь, долго простоит? Вон уж северный угол в двух венцах подгнил! И тебе помочь надо, не молодая уж.

Материнское сердце соглашалось и не соглашалось с решением сына. Теплилась, правда, надежда, что вылетит из Вальки эта дурь, все-таки только седьмой заканчивает, в школе ему нравится, может, и одумается, пока учится. Да уж больно напорист Валька и тверд характером не по годам. Если решит чего — не своротишь! Все равно своего добьется.

Мать можно было понять.

Ей хотелось, как лучше.

В середине мая в школу вдруг пришел председатель колхоза Вячеслав Егорович Волохов и попросил, чтобы ему организовали встречу со старшеклассниками.

Как и все в деревне, Валька уважал председателя и побаивался его. Уважал за то, что тот был из местных, лучше любого приезжего знал здешние проблемы, вкладывал душу в их решение. Нравилось Вальке и то, что Волохов никогда и ни на кого не повышал голоса, но негромкое его слово всегда было решающим и, как потом оказывалось, правильным. Еще больше председатель вырос в Валькиных глазах, когда недавно, а точнее, 9 Мая надел все награды. В глазах зарябило от разноцветья орденов и медалей. Говорят, отчаянным солдатом был Волохов в войну. А побаивался его Валька потому, что председатель не имел привычки улыбаться и всегда выглядел сурово-неприступным.

Когда старшеклассников выстроили на линейку и перед строем вышел чем-то озабоченный Волохов, Валька первым делом подумал: «Ну сейчас будет какой-нибудь разнос!..».

Но председатель вдруг сказал:

— Выручайте колхоз, ребята…

Он помедлил перед застывшими в строю учениками, потом вздохнул и продолжал:

— Долго не буду объяснять. И так отнимаю у вас время. Скажу главное, знаю: вы поймете. Колхозу увеличили план поставок государству молока. — Председатель вдруг улыбнулся. — А коров-то надо, как известно, кормить. — И посерьезнел. — Вот в этом, ребята, и заключается причина моего сегодняшнего к вам прихода. Дело в том, что кормить скот нам будет нечем, если мы дружно без скидок на погоду не уберем все до травиночки сено со всех покосов. Травяные угодья у нас, как известно, небольшие. Мы их просто не разрабатываем, потому что колхоз-то у нас рыболовецкий и колхозное стадо всегда было вспомогательной, так сказать, отраслью. Это мы исправим, но для этого требуется время. В текущем же сезоне мы вынуждены пользоваться тем, что у нас есть. И не потерять, как я уже сказал, ни травинки. Поэтому на заготовку сена надо отправиться всем колхозом, всеми силами, действовать дружно и слаженно.

Председатель перед школьниками говорил, как офицер перед строем солдат: коротко и точно, будто ставил боевую задачу. Он опять секунду помолчал и внимательно оглядел строй.

— Время, когда надо заготовлять сено, будет горячим для рыбаков. Как раз пойдет селедка. А она пойдет, — с уверенностью в голосе сказал Волохов, — потому что лето по всем признакам и прогнозам будет ведреное. Это значит, что рыбаки не смогут помочь… они будут заняты другим делом. Итак, могу я на вас надеяться, ребята?

— Можете! — хором ответил строй.

— Другого ответа я и не ожидал от вас. Спасибо, — улыбнулся снова председатель и добавил: — Дело предстоит серьезное, взрослое, а коли так, значит, и расплатиться с вами колхоз должен, как со взрослыми.

И строй оживленно зашевелился разом, будто ему дали команду «вольно».

Деда Гаврилу Валька застал на берегу. Тот сидел у костерка, над которым кипела в котле смола, и подбрасывал в огонь чурочки. Глаза у деда слезились от дыма, в углу рта, как и всегда, торчала обмусоленная и помятая, невесть когда потухшая папироска. Поодаль, на песке, лежал перевернутый кверху килем подготовленный для просмолки карбас. Увидев Вальку, дед удивился и обрадовался, открыл рот, и папироска повисла на губе:

— Ишь ты! Стратег пожаловал!

Дед Гаврила любил посудачить с Валькой, уважал его за сметливость, за здравый взгляд на вещи и поэтому называл стратегом.

— Здравствуйте, Гаврила Логинович.

— Здорово, Валя, здорово! Помочь дедку пришел небось али как?

— Коли надо, помогу.