Виктор Балашов - Живи, ирбис!

Вдруг линия горизонта собралась в четкий силуэт козерога. Как удивительно легко держит он на маленькой горбоносой голове пудовую тяжесть шишкастых рогов! Застыл, словно изваяние, на своем каменном пьедестале.

Приглядевшись, Диля замечает и других: тут и там по крутому склону вкраплены рыжеватые пятна. Целое стадо! Все поджарые, стройные. Некоторые каким-то чудом держатся на совершенно отвесной круче.

— Не туда глядишь! — снова зашептал Шакир. — Ниже смотри и левее.

Без этой подсказки Диле нипочем бы не заметить его. А теперь пестрый, золотистого оттенка камень вдруг ожил, приобрел очертанья непомерно большой кошки. Невидимый для козерогов, рассыпавшихся по склону, барс тянулся к ним носом, выцеживая в порывах ветра какие-то чрезвычайно важные для себя запахи. Ветер лохматил его роскошную, в темных подпалинах шкуру, делая текучими, изменчивыми контуры его удлиненного сильного тела.

Легко и невесомо, словно тень, барс скользнул к выступу скалы и встал во весь рост, опершись передней лапой о камень. Пушистый хвост его игриво подергивался, живот подтянулся. Вот он выгнул гибкую спину и совсем по-кошачьи сладко зевнул, широко раскрывая розовую пасть. Диля счастливо рассмеялась.

— Тихо! — зашипел Шакир. — Спугни мне только! Это такая чуткая тварь…

Барс и вправду обернулся в их сторону. Вытягивая шею, начал принюхиваться. Но ничего подозрительного, как видно, не обнаружил, потому что мягко опустился на все четыре лапы и не пошел, а как бы потек вверх по склону, легко и красиво переливая все тело вслед за выставленной лапой. Даже издали чувствовалось, что движется он совершенно бесшумно, ловко обтекая встречные камни. Открытые места он проскальзывал с особой осторожностью — пригнувшись, почти распластываясь по земле. В укрытиях, будь то груда камней пли приземистый кустик, на минуту затаивался, вытягиваясь на передних лапах и жадно принюхиваясь.

— Ну, и хитер, шайтан! До чего же ловкий охотник! — восхищенно прошептал Шакир и добавил с затаенной угрозой: — Но погоди же! Мы тебя все равно перехитрим. Считай, спета твоя песенка.

«Перехитрим!»… Сколько раз потом одурманенная охотничьим азартом повторяла Диля это коварное слово… Три дня рыскал Шакир в окрестных горах, выслеживая излюбленные тропы барса, чтобы наверняка насторожить ловчие петли. И вот (наконец-то!) Диляре доверено настоящее, ответственное и, как ей нравилось думать, совсем небезопасное дело.

Дважды в день — ранним утром и перед закатом солнца — она должна выезжать на Комузе высоко в горы. Так высоко, что по утрам голубоватый искристый иней осыпает там выстуженные за ночь камни и траву.

Едет Диляра на свой пост осторожно, скрываясь за гребнем горы. На этом Шакир настаивал особенно строго: вид всадника на коне может взбудоражить барса, а тот должен смело ходить по привычным своим тропам. В узком лазе меж глыбами камней подстерегает его искусно запрятанная петля. Заросли пахучей арчи отбивают запах металла. Стальная петля вдобавок старательно, до позеленения натерта душистой эфедрой, присыпана пылью и мелкой арчовой хвоей. В середине петли притаилась прочная капроновая сетка. От нее, невидимый, крадется поводок к тугой настороженной пружине. Ступи только лапой на сетку, сорвется поводок, и ожившая пружина в мгновение ока захлестнет петлю вокруг лапы. Лязгнет коварная защелка, и тогда безумствуй от ярости, катайся по земле, грызи петлю зубами — все равно твоя песенка спета.

Охотнику не нужно подъезжать вплотную, чтобы проверить, сработал ли самолов. Издали, с соседнего хребта, видна в бинокль одинокая арча, как бы вплавленная в слепящую белизну ледника. Это и есть сигнальная вешка. Стоит деревце нетронутым, значит, пока не повезло тебе, охотник. Запасайся терпением, поворачивай коня и возвращайся к своему костровищу. Повалена арча — не мешкая, спеши вязать пятнистого пленника, пока не изуродовал он себя в отчаянных попытках освободиться.

Четыре дня выезжала Диляра на свой высокий, овеваемый певучими ветрами пост. И всякий раз нетронутая рыжая вешка, будто издеваясь, четко маячила на белизне ледника. И уже закрадывалось подозрение — не поставил ли Шакир ее самолов в совершенно безнадежном месте, на прошлогодней, давно не хоженной тропе? Поставил просто так, чтобы отвязаться от девчонки, чтобы не ныла о настоящем деле и не увязывалась с ним, когда на резвом Уларе отправлялся он проверять три другие самолова, настороженные далеко отсюда — за склоном синего хребта.

В то памятное утро Диле нездоровилось. Больше, чем обычно, одолевала «горняшка», раздражал привязчивый кашель. Она совсем было решила пропустить одно «дежурство», потом все-таки превозмогла слабость и с уздечкой через плечо вышла на луг. Комуз издали увидел лепешку в ее руке и заржал звонко, заливисто. Наверно, еще жеребенком потешал он конюхов редкой голосистостью, коль назвали его так же, как зовется киргизская бандура.

Умный конь привычно пригнулся, когда маленькая хозяйка, страдая от одышки, взваливала ему на спину седло, покорно проследовал в поводу к каменной плите, откуда наезднице легче было достать носком до стремени. В пути он тоже был исключительно предупредительным. Каждый раз, перемахнув прыжком через промоину, косил глазом, словно хотел убедиться, что Диля не вывалилась из седла.

Вот наконец и знакомое укрытие — узкий, как бойница, пролом в каменном щите. На солнечную сторону выползли отогреваться после ночного заморозка вездесущие солдатики в красных мундирчиках. Совсем еще сонные — тронешь пальцем, вяло топорщатся и падают вниз.

Диля хочет отдалить неприятную минуту разочарованья, когда в бинокле предстанет нетронутая, как бы поддразнивающая своей нерушимостью вешка. Так было все предшествующие дни, то же самое, конечно же, повторится и сегодня. И она нарочно водит биноклем по сторонам.

В поле зрения скоро попадается рыжий сурчонок, мусолит какую-то былинку за зеленым частоколом травы. Почуяв неладное, завертел по сторонам круглой безухой головенкой и побежал, расстилаясь по земле, в спасительную норку. Поводила Диля биноклем также вдоль скалы, где вчера выследила гнездо беркута. Но сейчас гнездо оказалось в тени, и уродливых крючконосых орлят видеть не удалось.

Привычно побежал перед стеклами иззубренный, будто топором иссеченный склон по ту сторону ущелья. Вверху лишь недавно освободившаяся из ледового плена земля, темная, лоснящаяся от обилия влаги, но пока еще холодная, безжизненная. Ниже, на пригреве, чуть просачивается отрадная для глаз зелень. Сливаясь по склону, травянистый покров плотнеет до густоты зеленого ковра. А вот и ползучий кустарник жмется к скалам. Сверкнул за гранью хребта далекий ледник… Но где же арча?