Валентина Фролова - Динька и Фин

— Молодчага, Фин. Но попробуем и. мы побить свой собственный рекорд.

Он отошел к мачте, выбрал всю слабину талей, поднял обруч на пятиметровую отметку.

Фин сделал еще круг по воде. Громадным изогнутым полумесяцем прошел сквозь обруч.

— Фин! Рекорд наш! — вопил Динька, едва слыша себя за ревом толпы. Он бросился к мачте, задержал тали. Увы, поднять обруч выше мачта не позволяла. Фин, не торгуясь, не мелочась, не требуя за каждый прыжок рыбину, прыгал и прыгал сквозь обруч. Ракета вспарывает толщу воды слева от башни — берет высоту — изгибается полумесяцем — пролетает сквозь обруч — распрямляется в восхитительном беззвучии уходит в глубину. И вновь появляется на стартовой позиции, но уже справа.

Григорий Иванович надрывался, кричал в мегафон:

— Товарищи зрители! Смотрите, как прыгает для вас Карл!

Карл прыгал. Волочил тяжелое брюхо по ободу. Пошло плюхался, вздымая брызги.

Толпа у ограждения дельфинария нарастала. Даже верхние скамейки опустели.

— Сюда! Сюда смотрите!

— Вот это дает! Вот это прыжки!

— А как красив! А? Как изящен!

— Грациозен даже!

— Что вы хотите! Вольный дельфин!

— Дикий дельфин!

— Свободный дельфин!

Маслюкова Динька почувствовал спиной. Обернулся. За криками, ором, музыкой Динька не столько слышал, сколько угадывал по двигающимся губам, что ему говорил Маслюков:

— А ну, убирайся со своего «вороньего гнезда»! Динька выпрямился. Но вихорок на его макушке не достал даже до подбородка Маслюкова.

— Когда вороны меня погонят, тогда и уберусь с «вороньего гнезда», — дерзко ответил он. Маслюкову только покажи, что его боишься, он, в общем-то трус, сразу смелеет. Надает столько тычков и затрещин, на всю жизнь усвоишь папины уроки: «Запомни: со смелым — спорят, труса — бьют».

— Опять срываешь представление! Прекрати! Гони своего дикого дельфина! Ты у меня получишь! — разогревал в себе гнев Маслюков. Грозил, но не трогал.

Динька видел по сердитому лицу Маслюкова: пожалуй, получит он, Динька, все, что обещает Маслюков. Мама заперлась в лаборатории; значит, до вечера. Маслюков нагло занял позицию у трапа: попробуй, сбеги! Если даже сигануть с башни в море, от Маслюкова не уплывешь. Он, как акула. Вон как смотрит, проспиртованная бочка, с какой угрозой! Видно, думает, что попадется Динька ему в руки, будет в его лапищах биться, пищать, верещать. Как цыпленок под ножом повара. Но ты сначала еще сумей, поймай, сивушная душа! Денис в дружбе верен. И Фина не предаст. Фин талант из талантов. Что же ему, в воде талант свой похоронить? Карлу выступать можно, да? А Фину нельзя? Если Григорий Иванович молчит и, в общем-то, разрешает все, то Маслюкову-то чего так стараться? Сказано: «Наблюдай!» — ты и наблюдай.

Жалко, обруч выше не подымешь. Ничего, мы усложним упражнение. Держись, задавака Карл!

— Фин! — махнул Динька дельфину рукой. — А ну, покажем, на что способен свободный дельфин. — Динька подошел к мачте, ослабил тали. Обруч упал вниз. Динька с силой качнул его. Поднял. Обруч оказался на устрашающей высоте. И там раскачивался. Полукруг — вправо. Полукруг — влево.

— Фин! — заорал Динька. Ему все-таки хотелось, чтобы зрители услышали его. — Последний прыжок! Прыжок Победы!

Фин высунул умную морду. Примерился. Скользнул, выбрал новую стартовую позицию. Трибуны смолкли. Такая зазвенела тишина вушах, словно во всем мире было только два живых существа: Динька на башне и примеривающийся к обручу Фин. Фин взял такую высоту, такую высоту, — Денису показалось, что он вот-вот черканет плавником по кружочку солнца на раскаленном небе. Мощное тело дельфина внезапно, на глазах у всех, сверкнуло, сделало оборот вокруг себя, еще оборот, еще. При третьем обороте гибко прошло сквозь раскачивающийся обруч. Гибко распрямилось. Дымчатое, гаснущим метеором ушло в воду.

Что стало со зрителями! Какие восторженные вопли неслись с площадки у забора! Люди аплодировали, смеялись, свистели, кричали. Григорий Иванович, огорченный тем, что видит их спины, умолял, используя силу мегафона:

— Обернитесь, товарищи! Вы сейчас увидите невиданное! Посмотрите, как Лили играет в мяч. Лили, милая, поиграем!

Динька был счастлив. Все увидели, как талантлив Фин. Карл посрамлен. Ему никогда не взять высоты, которую Фин берет так легко. И уж, конечно, ему никогда не сделать прыжка в три оборота, задымившись гладкой красивой кожей, засверкав в высоте.

Благодушный, Динька разрешил зрителям взглянуть на Лили. Отвернулся от Фина, что служило сигналом: перерыв.

Вежливая Лили подплыла поближе к Григорию Ивановичу. И они перекинулись ярким мячиком. Бросил Григорий Иванович Лили поймала. Так они и играли — Григорий Иванович мяч ей, она Григорию Ивановичу. Динька не мешал. Положил правый локоть на железную леер-ную стойку, подбородок на ладонь. Наблюдал. Сердитый Карл медленно кружил вдоль сеток дельфинария. Погружался в воду. Пузырьки воздуха фонтанировали над его головой: неслышимые зрителям, издавались звуки. Карл ругательски ругал Фина, гнал его прочь. Как Маслюков с верхней ступеньки ругал Диньку, грозил накормить «матросским хлебом», пинками, согнать с башни. Ругайся, ругайся, Маслюков. На глазах у зрителей и одного пинка дать не посмеешь!

Динька терпеливо выждал, когда номер с мячом окончился. Под разъяренным взглядом Маслюкова вынул из шкиперского рундука свой мяч, сине-красно-зелено-желтый. И пошло представление! Динька мяч Фину — Фин отбивает его носом. Динька мяч Фину — Фин, изогнувшись дугой, отбивает хвостом. Носом — хвостом, носом — хвостом, носом — хвостом, носом — хвостом. Давай, Фин, давай. Покажи, как талантлива дикая природа, как безнадежно отупел в неволе любимец Григория Ивановича Карл. Народ уже в который раз ринулся к ограде дельфинария. Воздух звенел от криков, смеха, возгласов. И серебряным колокольчиком подымался над всем этим шумом счастливейший смех какой-то маленькой девочки. Диньке страшно хотелось оглянуться, увидеть девочку. Но он не мог срывать номер.

— Посмотрите! — кричали в толпе. — Вы только посмотрите, что выделывает этот дикий дельфин.

— Толстяка Карла обкормили. Ему никогда не быть таким ловким!

— И таким гибким!

— И таким артистичным!

— Нет, позвольте-позвольте, вы не о том говорите. Дикость — это еще не условие таланта. Этому дельфину просто много дано природой.

— Глупости! Природа, так сказать, от природы гениальна. Учить — портить.

Волной, угасающей и подымающейся, по толпе прокатывалось:

— Этот дельфин — талант!.. — … талант…

— …лант…

— …ант…ант…ант…ант…

— Дик!

— Волен!

Сине-красно-зелено-желтый шар летал, прочерчивая сильные прямые, — к морю — к вышке, к морю — к вышке, Динька стал давать крученые мячи. И Фин, прежде чем принять мяч, выпрыгнув в воздух и завившись спиралью, бросал в ответ то с носа, то с хвоста крученые мячи. Глобусом, маленьким ярким шариком, вращающимся в пространстве, летал мяч. На славной морде Фина застыла его прекрасная улыбка, — светлая и радостная. И два восхитительных палевых пятна, похожие па солнечные пятка, освещали его глаза. Предчувствие чего-то хорошего томило Диньку. Он ждал чего-то от Фина. Сам не знал чего, но ждал. Фин был выдумщиком, он мог и сам изобретать игры, чем не раз озадачивал биологов, наблюдавших за ним в море. Фин, славный Фин, по твоей морде вижу, ты сегодня что-то придумаешь!