Валентина Фролова - Динька и Фин

Маслюков надвинулся на Диньку. От его сытой туши исходило тепло, как от печки. А по запаху перегара — после вчерашней попойки — Маслюкова можно было всегда угадать, и не видя его. Динька знал, что сейчас будет. Расправиться с Динькой на глазах у всех Маслюков не посмеет. Сейчас он подло сделает- вид, что всего-навсего через голову Диньки следит за Фином. А сам схватит правое Динькино ухо и будет выкручивать. Он-то уверен, что Динька быстрей останется совсем без уха, быстрей умрет, а не заверещит, зовя к себе на помощь. И уж, конечно, не попросит пощады.

— Прекрати!.. Убью-у-у… Сниму шкуру, — шипел Маслюков, — и скажу, что так и было!

Фин только-только вошел во вкус. Скорее утомятся все дрессировщики мира, чем Фину надоест играть.

Однако некий внутренний сигнал был уловлен Динькой: «Хватит! В самом деле, пора кончать».

Динька боялся двух вещей:

Первой: Григорий Иванович так-таки нажалуется маме. Мама запретит игры с Фином на глазах у зрителей. Мама человек принципов. Один из ее принципов такой: «Живи так, чтобы не мешать другим».

Второе соображение, порождавшее в Диньке тревогу, было еще серьезнее. Уж не задумал ли Григорий Иванович заменить Карла Фином? Отловить Фина ничего не стоит. Есть корабль, есть специальные сети. Как бы ни любил Григорий Иванович Карла, как бы ни дорожил его умением «говорить», а Фин талантливее. Фина всему можно научить быстрее. Ведь Динька мешает-таки! Почему Григорий Иванович молчит? Наблюдает издали и — помалкивает?..

Карл и Лили не всегда жили в дельфинарии. Когда-то и они были вольными охотниками, бороздили моря и океаны. Но загнали же их в тесный бассейн. Диньку буквально охватывал ужас, стоило ему подумать, что кто-нибудь и Фину готовит такую же участь.

Маслюков, к примеру… За отловленных дельфинов платят дорого. Даже странно, что в его башку не пришла еще такая мысль.

Пора, пора кончать!

Динька поймал мокрый мяч, с сожалением бросил его в раскрытый шкиперский рундук. Поднял пустые руки над головой:

— Фин, ты видишь, я без мяча! Хватит!

После этого он повернулся к Маслюкову. Завел руки назад, обхватив ладонями леера. И, подняв голову, зевнул прямо в лицо Маслюкова. Пусть не думает Маслюков, вонючий, как табачная лавка, что Динька испугался. Да плевал я на твои подлые расправы, Маслюков. Просто у меня есть свои соображения, по которым представление пора сворачивать.

Но вольный дельфин — это же не собачонка-дворняжка. Взгляни на нее, и она, поджав хвост, уберется с глаз долой. Разгневанный, Фин сделал три мощных прыжка, и все три раза точно попал в кольцо. Динька взялся за тали, подтянул по рейке обруч к мачте, опустил на палубу. В гневе Фин сделал такой прыжок, что его тело разметающей брызги стрелой прорезало высоту выше клотика мачты. Толпа у перил только ахнула. Динька, бесконечно сожалея, принимая, как справедливую кару, гнев Фина, опять поднял пустые руки над головой:

— Фин! Кончили!

Свобода Фина стоила того, чтобы пережить огорчение.

Но Фин и не думал уплывать. Он плавал по прямой вдоль сетки, отгораживающей дельфинарий от бухты, вперед-назад, вперед-назад, вперед-назад. Время от времени бил хвостом-лопастью по воде. Брызги залпом врезались в небо. Фин уходил в глубину. Пузырьки воздуха пробивали пространство воды над его головой, — Фин издавал звуки. Он не доспорил, не излил себя до конца. И Карл тоже плавал вдоль сетки, по другую ее сторону, вперед-назад. И тоже бил хвостом по воде. И над его головой тоже вздымались пузырьки воздуха. Динька, на время работы сбросивший наушники на шею, надел их. Взрывы звуков обрушились на его уши. Шквальный залп щелчков, свистов, порыкиваний с одной стороны сетки, шквальный ответный залп с другой.

С некоторых пор Диньке стало казаться, что он понимает дельфинов.

И не один он думает, что каждый звук, издаваемый дельфином, имеет точный смысл. Профессор Анна Павловна Павловская разработала целую картотеку дельфиньего языка. Щелчок — значит: «вперед». Два щелчка — «назад». Свист — «стоп». Тягучий звук, вроде «у-у» — «ухожу в глубину». И еще — «опасность»… И еще — «нет опасности»… Но Динька был уверен, что он о дельфинах знает больше, чем даже сама Анна Павловна. Он догадывался: дельфины — больше люди, чем думают об этом люди! То есть они не люди, конечно. Но люди думают, что умнее они, а дельфины глупее. А дельфины думают, что умнее они, а глупее люди. В этом споре Динька брал сторону своих любимцев.

Иногда мама брала Дениса с собой в море, в экспедицию. Динька, завидев стаю, пробовал с борта «Биолога» посвистывать так, как свистят дельфины. И его слышали! Его понимали! Стая сбивалась за кормой в плотную, быстро перемещающуюся толпу. Морды всех над водой. И как же дельфины смеялись, слушая Диньку! Наверно, он свистел как-нибудь не так. «Картавил», как маленький. Или чего-то «не выговаривал». Вот дельфины и потешались над ним…

Между тем рассерженные Фин и Карл все спорили. Все утюжили воду вдоль сетки дельфинария, взад-вперед, взад-вперед, взад-вперед. Динька поправил наушники, вслушался. Даже про Маслюкова забыл.

— Толстый Карл, довольный судьбой попрошайка! — негодовал Фин. — Ты живешь как аквариумная мелочь! Тебя, такого большого, скоро будут кормить из пакетика дафниями. Не смей бить хвостом и кусать Лили. Выходи в открытое море на схватку, если ты помнишь, что ты Дельфин, сын Вольного народа, которого боятся акулы.

— Какой же ты дикий, Фин! Какой ты неуч! Ты так далек от цивилизации! Тебе мяч дали на две минуты. А у нас с Лили мяч от солнца до солнца, от луны до луны. Признайся, ведь ты завидуешь нам, потому и приплыл в наши воды?

— Это правда, Карл, что Вольный сын Моря и Неба Денис Малышев бросил тебе в пасть раз живую кефаль, и она забилась в твоей глотке? И ты испугался так, что чуть не подавился? Со страху забился в угол? Потом трое суток не ел? Карл, правда?

В наушниках смолкло.

Тишь.

Лишь шелест воды о сетку.

Ай да Фин, вот это уел задаваку!

— Ты такой дикий, Фин, — наконец проворчал Карл. — Мне стыдно за тебя.

— Ха-ха! А мне — за тебя! Лизоблюд! Приживала! Пожиратель дохлых туш.

— Мне стыдно за тебя, Фин, — повторил Карл. Ты дик и темен. Цивилизованные существа стыдятся быть живоглотами, живую рыбу но едят.

— Питаются падалью?.. Пойдем, сразимся с акулой. Я знаю акулу Океаниху мерой в два дельфина. Я не боюсь ее. Плывем, Карл.

— Ах, какой же ты голодранец, Фин, — повторил Карл. Плыви. Тебе, голытьба океанская, терять-то нечего!

— А что терять тебе?

— О! Разве у тебя есть такие ворота, как у нас с Лили, которые почти никогда не открываются? А разве есть у тебя такой крепкий засов, который не открыть ни мне, ни тебе, ни Лили, сколько бы мы ни старались?

— Цивилизация — это загон?