Михаил Кречмар - Мохнатый бог

Обычно в это время медведи на берегу моря поедают прячущихся в гальке рачков-бокоплавов, вытаскивают в остатках водорослей запутавшуюся в них рыбёшку, ловят бегающих по мелководью крабиков. Берег моря, особенно с его литоралью, является для них неограниченным источником пищи.

Приглядевшись внимательнее, я увидал ещё троих зверей, медленно бродящих в тундре за линией пляжа.

Посчитав боезапас и решив, что, даже если все медведи в этой бухте единовременно двинутся на меня строем, патронов мне при бережном отношении хватит, я, нисколько не прячась, двинулся по краю сопки над бухтой.

Естественно, медведи, от которых я проходил на расстоянии 200–300 метров, преимущественно вообще не обращали на меня внимания. Максимум — заслышав шаги, поднимали головы, недовольно пыхтели и снова принимались за своё.

Только один раз круглый бурый самец сделал с пятидесяти метров несколько неторопливых шагов в мою сторону, но после этого снова вернулся к морским выбросам. Две медведицы с медвежатами так и вовсе презрительно проигнорировали меня.

Часов около семи вечера я понял, что попал в довольно неудобное положение. По моему плану я собирался заночевать на седловине хребтика прямо над бухтой. Место там было укромное, дров было полно, но прямо по нему проходила столбовая медвежья тропа! И, несмотря на общее благодушие, царившее на берегу, я ни на секунду не забывал, что у медведей сейчас — время гона. Так что спать бы там, во избежание серьёзных неприятностей, мне бы не пришлось.

Охотское побережье осенью.

С грустью пришёл я к решению, что надо идти подальше от этой «медвежьей высыпки», а значит, подниматься по довольно крутому склону на более высокую гряду.

Вечерело.

Несмотря на то что ночи в это время и в этих местах светлые, я всё же решил убраться из самых медвежьих мест пораньше, тем более что по своему опыту хорошо знаю — в сумерках любой зверь (хоть медведь, хоть заяц) начинает себя вести значительно увереннее, чем днём.

А человек — нет.

Другая вещь смущала меня изначально. Наверху могло не оказаться воды, которой я уже потерял довольно много. Привычки таскать с собой флягу у меня не было со времён чукотских экспедиций. А наверху, на охотских хребтах, оказаться в безводье (относительном, конечно) довольно легко.

Но судя по всему, где-то там должны находиться снежники, которые необходимое количество воды для чая дадут.

Как я всё проклял на этом километровом подъёме!

Снизу он выглядел вполне мирно, однако перед самым верхом начал загибаться в обратную сторону, так что последние сто метров я прополз мелкими галсами, почти что на четвереньках.

Вылезши наверх, тем не менее я был удовлетворён полностью.

Вершина сопки представляла собой мелкощебнистое плато с довольно редкими кустами кедрового стланика. На этом плато блестела пара луж, а субстрат издавал очень громкий хруст.

Место для стоянки я выбрал совершенно открытое (благо, царило полное безветрие). До ближайшего стланика (и то мелкого) было около семидесяти метров, от него я натаскал всякого сушняка, развёл костёр, заварил чай и с высоты около 900 метров начал в своё удовольствие рассматривать открывшуюся панораму— залив Сиглан, Сигланский хребет, над которым садилось солнце, линию побережья и мысы, которые уже начинали таять в фиолетовой вечерней мгле.

Отдохнув таким образом, я разложил спальник, положил карабин с патроном в патроннике рядом с собой на щебень и заснул.

Проснулся я где-то глубоко за полночь оттого, что кто-то в двухстах метрах от меня запустил на полный газ лодочный мотор «Вихрь» на холостых оборотах.

Что за чертовщина, решил я, и тут вспомнил, что в двухстах метрах от меня — кедровый стланик, а не река или море.

Двигатель поработал с полминуты, заглох, затем раздалось характерное пыхтенье, шипенье, звонкие хлопки, после чего «Вихрь» завёлся снова.

Тут только я сообразил, что внизу в кустах стланика дерутся медведи.

Вылез я из спальника, оделся, взял в руки карабин, убедился, что на фоне неба я вижу мушку достаточно хорошо, и вновь попытался вздремнуть.

Проклятые звери дрались в стланике до самого рассвета, после чего один из них проследовал мимо меня в сторону материка.

В лучах рассветного солнца была видна на его спине полоса сорванной шкуры сантиметров сорок длиной и сантиметров пятнадцать шириной.

Но день ещё только начинался.

Я собрал рюкзак, попил чаю, заменил магазин (патронов стало десять плюс один) и двинулся вниз по хребту.

Выходя на перевальчик, я обнаружил в щётке кедрового стланика мохнатый горб лося. «Интересно, — подумалось мне, — комар ещё не пошёл, а сохатый на берег подался». И тут я обнаружил, что совсем рядом от этого сохатого из кустов выкатился медведь средних размеров.

«Опять, проклятые», — подумал я.

И тут меня уже во второй раз за сутки осенило — то, что я вижу сохатиным горбом, на самом деле — второй медведь, только очень большой.

«Самец с самкой», — смекнул я.

Тем временем большой медведь полностью вышел из кустов. Звери двигались к морю, перпендикулярно моему движению и, как я рассчитывал, должны были пройти метрах в восьмидесяти от меня.

Я нацепил телевик на фотоаппарат и начал снимать, стараясь на таком расстоянии поймать в кадр обоих зверей. Потом самец потихоньку ушёл за перегиб и, мне показалось, начал спускаться к морю.

Подруга его брела гораздо медленнее, и я полностью сосредоточился на ней, рассчитывая сделать нормальный снимок.

Неожиданно (совсем неожиданно, поверьте!) из кустов рядом раздалось очень характерное пыхтенье: «Пппх-трр!».

Повернувшись, я обнаружил, что самец, оказывается, ни к какому морю не пошёл. Он пробрел потихоньку под гребнем и вылез обратно на мой склон в десяти метрах от меня.

Я уронил фотоаппарат на мох и тут же выстрелил ему над головой из карабина.

Он качнул своё тело вперёд, и я с ним спорить на таком расстоянии не стал — прострелил его наискось через лопатку (он стоял ко мне вполоборота), и он рухнул как подкошенный. Я перебил ему хребет.

Как я намучился с этой тушей!

Солнце шпарило, как в Сахаре, проклятый зверь весил килограммов четыреста, я его ворочал только потому, что он упал на склоне…

И что в итоге — так я шкуру и не унёс.

Не смог физически.

На базу вернулся на следующий день — после вынужденного отстрела настроение идти дальше уже пропало.

На обратной дороге, в бухте Воргобьян, я встретил ещё штук семь медведей.

Такие случаются «медвежьи высыпки» на Дальнем Востоке в период гона…