Василий Алферов - Утро года

Синичка легко переносит неволю, быстро привыкает к человеку, делается ручной, любит насекомых, в том числе и тараканов. От ее зорких глаз ни один таракан не спрячется — она его из любой щели вытащит.

У нас испокон веков было принято истреблять тараканов только по зимам — вымораживали. Сначала одни хозяева не топят свою избу целую неделю и живут в это время у соседей, потом другие, третьи. Но этот способ слишком канительный и не совсем верный. Избу после надо долго отогревать, в ней становится сыро, угарно. А тараканы не все вымерзают. В глубоких запечных трещинах они только «засыпают», а когда почувствуют тепло, вновь появляются на свет божий.

Придуманный нами способ самый надежный, он не требовал никаких хлопот. Только немножко опасались за стекла: пустишь синичку в избу, а она со всего размаху в окно стукается, того и гляди разобьет. Да еще кошка одолевает: мечется как угорелая за птичкой, норовит сцапать. Но кошку можно быстро отучить от этих нападений: стоит только разочка два-три выпороть ее ремешком, и вся охота бросаться на синичек у нее пропадет. А когда синичка долго живет в избе, привыкает, садится во время обеда на стол, собирает крошки, чувствует себя свободно, независимо, кошка на нее уже не обращает внимания, а если и взглянет, то нехотя, безразлично.

Свой способ мы испытали сначала в нашей избе, впустив сразу трех синичек. Действовать они стали не вдруг, а только на второй день, когда немного огляделись, осмелели да и проголодались, наверно. Мы с Яшкой забрались на полати и стали наблюдать за ними. Работа шла полным ходом. Синички с налету хватали тараканов и, примостившись где-нибудь поудобнее, уничтожали их беспощадно. Но тараканов было такое множество, что нам казалось, они нисколько не убавлялись.

А через недельку тараканы уже не разгуливали где попало, как прежде, — птички-синички «прибрали их к рукам». Оставались они только в глубоких щелях, но синички и оттуда вытаскивали их. Испытание показало отличные результаты. И с тех пор о нашем способе стало известно всему селу. Заказы на синичек нам поступали со всех концов. Нашему примеру последовали многие ребятишки. Но почему-то покупали синичек больше у нас, чем у других.

— Слава тебе, господи! — облегченно вздохнула моя мать, завязывая в тряпочку три медные гривны. — На керосин да на спички пригодятся…

Вечером к нам пришел посумерничать Роман Сахаров. Мы с Яшкой делали два новых силка. Еще не прихлопнув за собой дверь, он шутливо, нараспев протянул:

— Дома, что ли, тараканьи-то разбойники? — И, сняв шапку, поклонился: — С праздничком вас!

— С каким? — удивленно посмотрела мать на Романа.

— С будущим… Придет он, светлый-то денек, и к нам когда-нибудь…

— Ох, да ну тебя, Роман! Опять ты со своими притчами!.. От Гурьяна ничего не получили?

— Ничего. Как ровно в облака поднялся.

— Горе-то какое! — всплеснула руками мать. — Жив ли?

— А мне вот почему-то и горя мало, — сказал Роман, расстегивая вытертый полушубок и садясь на лавку. — Чую родительским сердцем, что Гурьян жив-здоров и на правильной дороге стоит…

— Кабы так — плохо ли! А то вон люди болтают, что Гурьян в городе с архаровцами связался — с нехорошими людьми.

— Знаю, Авдотья… Говорят, что Орлик мой шайку воров сколотил, атаманом стал да на большой дороге проезжих грабит…

В разговор вмешался отец.

— А ты, Роман, не верь этому, — сказал он. — Мало ли злых языков.

— Да я и не верю. Пускай болтают. У нас с изъяном ни одного человека в роду не было. Жили все хотя и бедно, но честно.

Немного помолчав и оглядев меня и Яшку с ног до головы, Роман проговорил громче обычного:

— Ну, дружки-приятели, как хотите, а мне двух синичек давайте… Чтоб завтра же у меня в избе летали.

— У вас с теткой Ульяной изба маленькая, одной синички хватит, — сказал Яшка.

— Избенка, оно верно, хотя и махонькая, а этих чертей, прусаков, уйма! Одной тут никак не совладать с ними. Давайте двух, а то, пожалуй, и троечку. Сколько вам за них?

Яшка взглянул на Романа, потом на меня, но помолчал.

— Которые самые бедные, мы с них ни копейки не берем, — ответил я.

— Это, по-вашему, я самый бедный?

— Да, — сказали мы в один голос.

— Ну, как бы вы меня ни считали бедным, а я все же в состоянии уплатить вам за труды. Нате вот три копейки, а ежели не возьмете, то рассержусь, и синичек мне ваших тогда не надо.

…Только было мы с Яшкой приладились ловить синичек, как незаметно подкралась весна. Стало припекать солнце, таял снег, чернели дороги. Прекратилась охота на зайцев, улетели синички в лес до глубокой осени. Наступило самое трудное время: и хлеб весь к концу подходит, и копейку заработать негде — живи как знаешь!..

Весной с первым пароходом к нам в Заречье из Самары приехал низенький толстенький старичок, весь бритый, с розовыми пухлыми щеками. Юркий, подвижной, в белой панамке и в коротком пиджачке, он казался не настоящим, а игрушечным.

Остановился старичок у Карпа Ильича Табунова, имевшего связь с крупными самарскими хлебопромышленниками. Но вот какие дела у него были с приезжим старичком, при каких обстоятельствах и когда у них произошло знакомство, никто не знал. Всех мучил вопрос: кто это такой приехал к Табунову, по каким делам? Одни предполагали, что это приехал какой-нибудь новый хлебопромышленник, может быть, даже «мериканец», другие утверждали, что старичок в белой панамке и с тростью с металлическим набалдашником не иначе как «телячий дохтур».

Однако бритый старичок не был ни хлебопромышленником, ни ветеринаром. Он, ко всеобщему удивлению, оказался аптекарем. Случай этот был редкий, поэтому у каждого возникло недоумение: «Зачем приехал этот игрушечный старичок? Что ему здесь понадобилось? Уж не оказию ли какую задумали, а бедный мужик опять отдувайся?..»

Но, как выяснилось, аптекарь приехал затем, чтобы с помощью населения произвести здесь заготовку ландышей, из которых, как он объяснил, вырабатываются «сердечные капли».

— За каждый фунт собранных ландышей буду платить три рубля, — сказал аптекарь окружившим его мужикам, женщинам, ребятишкам.

— А ежели я, к примеру, пудов пять их надергаю, тогда как? — неожиданно проговорил безрукий Матвейка Лизун. — Неужели, ваше степенство, вы мне за эти самые цветочки такие большие деньги заплатите? Смешно!..

— Ландыши принимаются только в сушеном виде, без листьев, — поправляя очки, сказал аптекарь. — Поэтому тут можно рассчитывать самое большее на один-два фунта.

— Э-э, а я думал, что сразу догоню Карпа Табунова, — засмеялся Матвейка и, махнув рукой, зашагал к дому.

Конечно, аптекарь меньше всего рассчитывал на взрослых. Вся надежда у него была на ребятишек: сбор ландышей — самое подходящее для них дело.