Джон Мак-Киннон - По следам рыжей обезьяны

По мере того как начали созревать плоды на ползучих фикусах, путь странников отклонился к северу. Растения, на которых зреют плоды, по сути ползучие паразиты, оплетающие другие деревья в поисках опоры; они спускаются вниз из полога крон, постепенно душа и убивая поддерживающие их деревья по мере того, как сами разрастаются и все шире простирают свои одетые листьями ветви. У некоторых из этих фикусов-душителей образуется масса воздушных корней, которые расширяются по направлению к земле, как подвесные контрфорсы, но тот вид, который сейчас был центром внимания, выбрасывает один-единственный белый корень. Так что толстый ствол, поддерживающий тяжелую, усыпанную фигами крону, — это всего лишь мертвая подпорка, а источником жизни для всей этой зеленой массы служит тонкий корень, свисающий вниз, как любая другая лиана. На одном из таких деревьев корень тянулся больше чем на сто футов и достигал земли далеко от основания поддерживающего ствола. Это дерево стояло поодаль от своих рослых соседей, и оранги могли добраться до соблазнительных плодов только одним способом — раскачавшись на висячей лиане. Орангутану нужно было около трех минут, чтобы взобраться по этому тонкому канату, и примерно столько же на обратный путь. Это была идеальная мизансцена для эффектных кинокадров, и я ругательски ругал свою кинокамеру, завод у которой кончался ровно через пятнадцать секунд.

Но меня ждали впереди еще более поразительные зрелища: через несколько дней, когда по соседству на одном фикусе созрели плоды, я побил все рекорды в наблюдениях за орангами. Мои рыжие друзья пронюхали про богатый урожай раньше меня, и среди высоких крон уже красовались четыре больших свежих гнезда из зеленых ветвей. Однако на дереве оставалось множество плодов, а орангутанов на нем не оказалось. Был полдень, и стояла удушливая жара. Тут я заметил, что из-за края самого нижнего гнезда торчит пучок ярко-рыжей шерсти. Целый час все было неподвижно, потом показался подбородок, такой мощный и характерный, что не было ни малейшего сомнения в том, кому он принадлежит. Старый верный друг — Рыжая Борода — опять оказался в самом центре событий. Он не торопился вылезать, но мало-помалу явился из гнезда во всем своем великолепии. Ухватившись за ветку одной рукой, он непринужденно раскачался и перемахнул на более тонкую ветку, словно не замечая собственного веса в две сотни фунтов. Он уверенно продвигался вдоль ветки, выбирая только самые спелые плоды.

Сытый и довольный, он возвратился на свое ложе и предался заслуженному отдыху. Так и проходил день; после того как, он вкусно поел, ему полагалось немного соснуть, и это повторялось снова и снова до бесконечности. В вечерней прохладе к нему присоединились голуби — целая стая, воркуя и хлопая крыльями, набросилась на обильное угощение. Когда совсем стемнело, голуби улетели, и я думал, что Рыжая Борода уйдет с дерева и построит себе ночное гнездо на дереве поменьше. Но он и не подумал спускаться, а вопреки ожиданиям обследовал свое прежнее спальное место и в конце концов устроился в том же гнезде, где дремал в течение дня.

С первыми проблесками рассвета оказалось, что на дереве уже полно кормящихся животных. Рыжая Борода восседал среди сучьев, как на троне, и величественно созерцал своих подданных. Вернулись голуби, а с ними пара черных гигантских белок и несколько кудахтающих птиц-носорогов. На почтительном расстоянии, собирая плоды с дальних сучьев, расположились еще двое орангутанов — мать и маленький детеныш. Малыш имел возможность обогатиться драгоценным опытом в борьбе за существование: он никак не поспевал за своей матерью, которая с неимоверной быстротой двигалась вперед, хватая самые лакомые плоды. Воркование и хлопанье крыльев привлекло новую стаю голубей; тройка гиббонов с уханьем перемахнула через широкий промежуток, разделяющий деревья, и присоединилась к толпе пирующих. Они пользовались ветвями, как трамплинами, раскачиваясь вверх и вниз, прежде чем взлететь в головоломном прыжке. Гиббоны работали очень прытко, хватая одну за другой красные фиги и запихивая их и в без того до отказа набитые рты. Молодой гиббон, отстав от старших, попробовал увлечь маленького оранга игрой в пятнашки или «догонялки», но, хотя младенец ростом и был под стать гиббончику, на такие трюки у него еще не хватало ловкости, и он удрал под защиту своей мамаши. Молниеносно обшарив все дерево, гиббоны умчались дальше длинными прыжками.

Прибыла еще одна самка орангутана в сопровождении подростка и начала взбираться по сплетению корней фикуса, как по лестнице. Первая мать семейства решила, что место становится чересчур многолюдным и беспокойным и пора уходить. Перехватывая лиану руками, она спустилась вниз, все время оглядываясь, чтобы убедиться, что все спокойно. Малыш, не обратив ни малейшего внимания на тщательные предосторожности матери, кубарем скатился вслед за ней и съехал вниз по тонкому корню, как заправский пожарник.

Становилось все жарче, и первыми улетели голуби и птицы-носороги, а за ними постепенно разбрелись и остальные животные, оставив Рыжую Бороду полноправным и явственным владельцем дерева. Он же переменил спальню и теперь отдыхал в другом гнезде. Под вечер на угощение пожаловали новые гости — самка орангутана с двумя детьми и стайка болтливых птиц-носорогов. Полувзрослый самец оранга начал было взбираться по тонкому канату, но Рыжая Борода встретил его руладой басистых булькающих звуков, грозно предупреждая, чтобы тот держался подальше. Не дерзая ослушаться, незадачливый юнец отправился на поиски пропитания в другое место. Вечером толпа гостей поредела, и мать с малышом вернулась перекусить перед сном.

Я никак не мог поверить своей удаче. Вот так сидеть и наблюдать за множеством орангутанов — это было просто невероятно! Целый год я продирался сквозь адские дебри, чтобы несколько часов понаблюдать в одном месте или мельком увидеть орангов в другом. Я считал, что мне сказочно повезло, если удавалось следовать за животными три-четыре дня кряду, но мои наблюдения складывались по кусочкам, месяцами, и редко я видел больше одного-двух животных одновременно. А теперь мне оставалось только сидеть на одном месте да строчить в блокнот свои записи — и все дела! Это было легче легкого. За одну неделю я провел, наблюдая за орангутанами, восемьдесят часов, и за месяц видел больше встреч между отдельными подгруппами, чем за весь предыдущий год. Но даже теперь оранги практически не обращали внимания друг на друга и вели себя так, словно они кормятся в гордом одиночестве. Однако они поддерживали явный контакт друг с другом внутри групп в полном противоречии с моими прежними наблюдениями. Можно ли делать какие-то общие выводы о жизни орангутанов, если они обнаруживают подобные контрасты в поведении, и кто скажет, какие еще тайные грани их характеров остаются скрытыми от наблюдателя?