Джон Мак-Киннон - По следам рыжей обезьяны

По средам в Лау-Баленге был базарный день, и Парба каждую неделю отправлялся в дальний путь — закупал припасы и заходил за моей почтой. Он неизменно накупал больше, чем мог поднять, и ему приходилось нанимать носильщиков, которые помогали доставить груду риса и овощей в Сампоран. Однажды вечером он появился в лагере, сгибаясь под тяжестью покупок, а за ним шел приятель, тоже нагруженный как вол. Уже стемнело, а фонаря у них не было, и им пришлось последнюю милю пробежать бегом, чтобы добраться до дому, пока еще видна тропа. Вспотевший и запыхавшийся Парба сказал мне, что их третий спутник остался в лесу. У него вместо ноги деревяшка, и он за ними не поспевал, но леса он не боится и скоро должен подойти. У него тоже не было ни фонаря, ни даже паранга, который придал бы ему уверенности.

Они сделали большую глупость, выйдя в дорогу так поздно. Надо было оставаться ночевать в Лау-Джохаре и выходить утром. Но что было толку в упреках? Я схватил керосиновый фонарь и вышел навстречу одноногому путнику. Я шел по тропе почти целый час, но его все еще не было видно. Я уже решил, что он заблудился — в густой тьме джунглей было совершенно невозможно различить тропу. Внезапно я остановился как вкопанный. Прямо передо мной лежал колоссальный питон, его голова была как раз посередине тропы. Я осторожно обошел питона сторонкой и подобрался поближе, чтобы разглядеть его как следует. Упругое тело змеи было толщиной с ногу взрослого мужчины и терялось из виду в кромешной тьме.

Я задержался всего на несколько секунд, и тут из-за поворота показался ковыляющий хромой носильщик, не расставшийся со своим мешком кокосовых орехов. О том, что могло произойти, опоздай я на несколько минут, мне даже страшно подумать: бедняга весил не более сотни фунтов и по своей весовой категории вполне подходил в пищу питону. Безоружный калека был легкой добычей.

Но при сложившихся обстоятельствах я воспользовался помощью своего спутника, чтобы изловить змею. Он вцепился в змеиный хвост, а я зажал шею питона, и вскоре мы уже запихнули без малого пять метров отчаянно извивающейся змеи в мешок, освобожденный от кокосов. Мы торжественно возвратились в лагерь, где наш пленник стал преемником и клетки, и имени Сай-Росса, который заработал себе свободу, снявшись в кинофильме: я отснял его плавающим в соседнем ручье.

Еще не рассвело, но пронзительные, режущие ухо крики серых тонкотелов разносятся над нашим ладангом, покрытым росой, и эхо многократно отражает их, перебрасывая то туда, то сюда. Парба несет котелок с дымящимся рисом и ставит его передо мной на бамбуковый стол рядом с кружкой обжигающего черного кофе. Нами все еще похрапывает, хотя свиньи уже хрюкают, ожидая утренней кормежки. Как только наступает рассвет, я выхожу, не торопясь, на главную тропу, но немного спустя сворачиваю на свою потайную тропку, которая идет вверх по неширокому склону. Сонная макака дружелюбно приветствует меня звуками «кра, кра», когда я прохожу под её деревом. Древесные лягушки продолжают звонко квакать, и первые сверчки пробуют голоса перед наступлением дня, а несколько мелких птичек заливаются мелодичными песенками на ветках, еще скрытых утренней дымкой. Холм довольно пологий, но я поднимаюсь медленно, чтобы не пропустить ни одного важного звука, который сообщит мне, кто затаился по обе стороны от меня. На верху холма я сажусь на давно упавшее дерево и, внимательно прислушиваясь, ловлю малейший звук. Среди палой листвы и сухих ветвей, шурша, пробирается краснохвостая древесная землеройка — тупайя, но кругом все тихо, и я снова выхожу в путь по заброшенной слоновьей тропе, идущей вдоль гребня. Кабаны рылись в опавшей листве и взрыхлили лесную подстилку, и я останавливаюсь под увешанным плодами деревом — рассматриваю разбросанную кожуру, но на ней следы зубов макак, а не орангов.

Тропа становится более проходимой, и я прибавляю шагу. Справа от меня, ниже по склону, начинает расцветать дерево усо, и легкий ветерок доносит приятный аромат. Ранние пчелы с деловитым жужжанием торопятся собрать сладкий нектар, прежде чем до него доберутся нектарницы. Я прохожу через круг, на котором танцует фазан-аргус, и миную дерево, о которое любит чесаться слон. Приближаясь к концу гребня, я замедляю шаг — отсюда уже недалеко до основной группы известняковых пещер, а там меня всегда ждет что-нибудь интересное. И верно — стайка тонкотелов кормится внизу, на склоне. Старый самец, заметив меня, разражается тревожными причитаниями, и вся стая громадными прыжками бросается прочь и исчезает за густой завесой листвы. Я делаю запись в своей книжке и устраиваюсь на узком карнизе над самой большой пещерой. Отсюда мне отлично виден противоположный склон, и два раза я видел из этой засады орангов. Я рассматриваю склон в бинокль, но сегодня там нет никаких признаков жизни, ни одного подозрительного движения, ни одной качающейся ветки.

Великолепный черно-алый личинкоед снует вокруг, порхая среди ветвей и ловя насекомых на лету или выклевывая их из укрытий под листьями. Над головой вздрагивает ветка, и я вижу, взглянув наверх, как гигантская белка строит свое гнездо. Крупный черный с белым грызун осторожно ползет вдоль ветки, нагибает к себе одетый листьями побег и аккуратно срезает его своими похожими на стамески резцами. С трофеем во рту он спешит к гнезду и с громким шуршанием и шорохом пытается примостить новую веточку. Оценивающе осматривает свою конструкцию и, довольный, отправляется за следующей веточкой. Беличье гнездо — постройка довольно большая и небрежная и немного напоминает гнездо молодого оранга, только поменьше и покруглее.

Я сижу и жду, а рядом серебристая ящерица подкрадывается к намеченной жертве и паук-кругопряд чинит свою порванную сеть, готовясь к дневной охоте. Я слезаю с гребня и спускаюсь вниз по склону холма — посмотреть, что творится в пещерах. Когда я вхожу и нагибаюсь, чтобы рассмотреть следы на песчаном полу, мимо меня проносится целая туча крохотных летучих мышей. И хотя следы пребывания слонов еще заметны, они сюда не заходили с тех пор, как я побывал здесь в последний раз, и только олени оставили свежие погрызы. Я спускаюсь к ручью и смотрю, как летучая ящерица угрожающе расправляет свой гребень, пугая противника на соседнем дереве. Молодой мунтжак, заслышав мое приближение, бросается бежать, задрав белый хвостик и испуганно порявкивая. Две длинные многоножки предаются радостям продолжения рода, а армия термитов нескончаемыми рядами марширует по сухому стволу, взбирается по лиане и исчезает из виду на высоком стволе лесного великана.