Жак-Ив Кусто - Жизнь на краю земли

Сексуальные отношения, в общем, весьма свободны, как между детьми и взрослыми, так и между взрослыми — разнополыми, а также и однополыми. Жена может изменить мужу (и наоборот), и у потерпевшей стороны нет никаких средств помешать этому; в случае неверности «обманутый» лучше постарается так уладить дело с чужим или чужой, чтобы извлечь для себя хоть какую-нибудь выгоду. Гомосексуализм встречается довольно редко, но все равно никак не преследуется. Единственное сексуальное табу — кровосмешение (братья — сестры, родители — дети, двоюродные сестры и братья). Да и этот запрет почти не соблюдается из-за резкого сокращения численности племени.

Основной единицей общинной организации является семья, но семья в узком понимании, ограниченная прямыми предками и потомками, а не семья, включающая, как в других этнических группах, всех родственников по боковой линии. В былые времена особенно удачливые охотники или сильные мужчины могли иметь двух-трех жен. Ныне этот обычай исчез.

Выше отца семейства не существует никакой власти — ни старейшины племени, ни «великого вождя», ни касика. Кстати, власть pater fa-milias над близкими весьма ограничена. Ему подчиняются только во время плавания на лодке. По возвращении в селение жена и дети ведут себя в основном так, как кому заблагорассудится.

Довольно часто случается, что в доме принимают посторонних; раньше, чтобы иметь право спать в хижине хозяев несколько дней или недель, гости должны были принести с собой столько шкур, сколько нужно, чтобы покрыть крышу над тем местом около очага, которое им отводилось. Уходя, гости забирали свои шкуры. Кауашкары и сейчас очень гостеприимны, хотя теперь им реже приходится проявлять это качество своего характера.

Есть у кауашкаров определенные запреты — табу, особенно в том, что касается пищи. Они не смеют ни убивать, ни есть собак. Они не должны употреблять в пищу легкие, сердце, печень, ночки и железы тюленей. Они не имеют права выбрасывать в море или оставлять в хижине остатки от съеденных моллюсков и морских ежей — потому-то пустые раковины и панцири ежей и скапливаются на берегу. (Коммодор Байрон, не зная об этом обычае, бросил в воду раковины мидий, за что его чуть не убили. Он быстро понял свою оплошность и все время, пока находился с индейцами, соблюдал табу.) Другие запреты, забытые в наши дни, касались «взаимоотношений»' воды и огня: нельзя было устраивать очаг ниже уровня самых высоких приливов, кипятить морскую воду, бросать в огонь камни, поднятые со дна моря…

Важным элементом, сплачивавшим общинную жизнь кауашкаров, как и многих других «диких» народов, долгое время было приношение даров, или потлач, как его называют этнографы вслед за североамериканскими индейцами, или тчас, как говорят сами кауашкары.

Дары приносились без всякого принуждения как между членами одной семьи, так и между соседними семьями или между встречающимися родовыми группами.

В период миграции южные киты заходят и в воды южночилийских островов. Еще никому не удалось точно установить, где они проводят лето.

Хионисы, или белые ржанки, прилетают сюда из Антарктики; это единственные морские птицы, у которых нет перепонок на лапах.

Тчас был порывом естественным, безвозмездным и не требовал обратного жеста. Получатель не был обязан отвечать тем же, а если и отвечал, то вовсе не предполагалось, что он должен подарить предмет такой же ценности. Обладая чувством собственного достоинства или желая показать свой вес, свою силу, свое богатство, он просто преподносил подарок лучший, чем тот, что получил…

Тчас постепенно исчезал, и теперь он ограничивается мелкими взаимными подарками при визитах вежливости. Подобное охлаждение вызвано, вероятно, еще и тем обстоятельством, как повели себя в этом смысле жители Чилоэ по отношению к кауашкарам. Они были скорее индейцами, чем белыми, поэтому всегда практиковали систему обмена подарками, но использовали ее в своих интересах: за два десятка безупречных шкур выдры давали какое-нибудь старое ржавое ружье… В конце концов кауашкарам это надоело.

Орудия труда и технические приемы кауашкаров, если исключить все, что они позаимствовали у европейцев, находятся на уровне каменного века. А их художественное творчество развито в гораздо меньшей степени, чем у людей из пещер Ласко и Альтамиры.?

Игры (деятельность немотивированную, подражательную и символическую) можно считать первым проявлением художественного чувства, — так считают некоторые философы. Если судить с этой точки зрения, можно сказать, что морские кочевники действительно обладают зачатком эстетического чувства. Но это всего-навсего зачаток. Сейчас есть только одна игра, в которую взрослые способны азартно и увлеченно играть целыми часами (они равнодушны к футболу, который так любят жители Чилоэ), — это «привязывание и отвязывание лодки»; игра заключается в том, кто быстрее привяжет к хижине и тут же отвяжет палец или руку веревкой, сплетенной из тростника.

У детей, разумеется, игр больше, чем у родителей: они устраивают драки, купаются, катаются, строят и пускают кораблики из коры, соревнуются в метании миниатюрного гарпуна, готовят «понарошку» обед и т. д. Но в этих развлечениях почти не слышно радостных криков и смеха. Кауашкары вообще любят тишину и редко смеются, кроме тех случаев, когда их что-то смущает.

Если не рассматривать игру как подлинное проявление эстетического чувства, то у кауашкаров почти нет никаких других видов творческой продукции. Теперь индейцы больше не вырезают древко для гарпуна, как это делали их предки. Не разрисовывают больше тело черной, красной и белой краской. Не мастерят украшений, ожерелий из ракушек…

Что может значить для кауашкаров крест на могиле, если они убеждены, что жизнь человека уносит Айайема, злой дух? К захоронению по христианским обычаям индейцев принуждают чилийские власти.

И только музыка — исключение из этой катастрофы, постигшей культуру народа каноэ. Музыка — самое главное искусство кауашкаров, искусство, которое остается самым живучим и самым любимым.

Доктору Клэр-Василиадису и мне посчастливилось слушать однажды вечером в одной из лачуг бидонвиля Пуэрто-Эдена, как поет Хосе Лопес — последний сказочник народа каноэ… То был монотонный, но прекрасный речитатив, исполняемый в безобразной обстановке.