Жак-Ив Кусто - Жизнь на краю земли

Хотя понятие времени у кауашкаров довольно примитивно, зато чувство пространства развито у них удивительно. Днем и ночью они без малейшего труда ориентируются в бескрайнем лабиринте проливов архипелага. Они умеют без всяких наших географических тонкостей объяснить своему сородичу индейцу, как добраться до какого-нибудь острова, расположенного в сотнях миль от их места жительства; и индеец без всяких колебаний отправится туда… Ориентируются они как по пространственным признакам (основной ориентир — запад, все другие стороны света, а также такие понятия, как «юго-запад», «северо-запад» и т. д., имеют свои отдельные наименования), так и по временным признакам — расстояния измеряются в днях пути на лодке.

Антарктический глупыш отдыхает на спокойной воде в одном из проливов. У кауашкаров была «песнь» и о морских птицах.

Язык кауашкаров, хотя и вобрал в себя много испанских слов, изменился менее всего из того, что составляет понятие «культура» народа каноэ на сегодняшний день. Он очень конкретен. Каждое слово обозначает совершенно определенную вещь, и потому адекватного перевода найти невозможно: первых исследователей часто приводила в замешательство эта сторона мышления индейцев. Когда, например, они просили индейца, понимающего их язык, сказать на родном языке: «Завтра я отправлюсь на рыбалку», он отвечал: «Это невозможно, будет плохая погода»! Кауашкар — в некотором смысле — не выходит за рамки, которые ему поставил его язык; он говорит не для того, чтобы вдаваться в размышления или предположения, но только для того, чтобы описать реальное событие.

Другой важной особенностью языка кауашкаров является то, что он сопровождается жестами, мимикой, движениями губ, изменениями интонации и странными «прищелкиваниями» языком о небо.

Народ каноэ охотился на Магеллановых пингвинов. Чтобы помешать пингвинам спастись бегством в море, сначала вдоль берега рыли канавки, а затем оглушали птиц дубинкой.

Кауашкарам совсем не нужны абстрактные понятия. Например, числительные обозначаются минимальным количеством слов: у них есть слова «один», «два» и «несколько»; до десяти «несколько» уточняется на пальцах. Дальше оно превращается в «много» и в зависимости от того, идет ли речь о предметах или о живых существах, обозначается по-разному.

Имена детям кауашкары дают не раньше, чем те начнут хорошо ходить. Тогда их называют словом, которым называют, скажем, какой-нибудь предмет или какое-нибудь животное и т. д. Возможно, у народа каноэ был в обычае тотемизм, то есть отождествление одного человека или целого племени с каким-либо зверем или силой природы. И дорожили они только именем-тотемом, но, разумеется, оно было тайным, посторонние не должны были его произносить, поэтому мы ничего и не знаем об этом обычае. Кауашкары с полным безразличием приняли испанские имена, которые им дали миссионеры; большинство пользуется ими, когда имеют дело с иностранцами, но забывают о них, находясь среди сородичей.

В наши дни социальная структура, сложившаяся когда-то в общине кауашкаров, непоправимо разрушена. Нравственные кодексы религии миссионеров, потом административные обязанности, наложенные на кауашкаров чилийским государством, и, наконец, постепенное ухудшение привычных условий жизни племени разорвали тонкую сеть отношений, существовавших между отдельными людьми, во-первых, и между каждым индейцем и общиной, во-вторых.

Но споры между отдельными членами племени разрешаются, кажется, прежними методами. Воровство как таковое не существует у кауашкаров: вы имеете право воспользоваться гарпуном или лодкой соседа без его разрешения. При условии, однако, что у вас с ним добрые отношения. В противном Случае поссорившиеся сами сводят счеты между собой — в случае необходимости с применением силы, причем никто из кауашкаров, никакое авторитетное лицо общины в дело не вмешивается. Кстати, с мужчинами выясняют отношения мужчины, а с женщинами — женщины. И если мужчины предпочитают физические способы воздействия, то женщины прибегают к помощи языка: потерпевшая при всем честном народе выкрикивает в лицо виновницы ссоры все обиды, накопившиеся у нее с тех пор, как они знакомы. А все члены общины, хоть и делают вид, что ничего не слышат, принимают тем не менее подобающий случаю важный и торжественный вид.

Однако распри между отдельными лицами возникают редко, и в целом общинная жизнь в поселении протекает спокойно. Индейцы весьма сдержанны и неохотно выказывают свои чувства. Мы не видели почти никаких проявлений нежности — только иногда между матерью и маленькими детьми и еще реже между детьми и отцом.

Пока ребенок не начнет ходить, он целые дни проводит в некоем подобии сумки, крепко привязанной к спине матери. Так что руки у нее остаются свободными и для гребли, и для сбора ракушек, и для плетения корзин и т. д. Какая бы ни была погода, ребенок остается почти нагишом.

Воспитание детей, на наш взгляд, кажется на редкость либеральным. Ни одно слово или поступок ребенка не порицается. Если он отказывается в чем-либо помочь, то, не сказав ни слова упрека, обходятся без его помощи. Если он делает большую «глупость», например обрезает швартов каноэ, промах пытаются исправить, но «виноватого» не ругают.

Такой либерализм наблюдается и во всех остальных областях жизни кауашкаров. Браки совершаются безо всякого принуждения. Они никогда не «устраиваются», и во всяком случае вступать в них никто молодых не заставляет.

Маленькая часовня, построенная для индейцев, вся перекосилась и поэтому кажется столь же нелепой, как и сама судьба этих людей.

На развороте: Это патагонские бакланы. Кауашкары весьма охотно употребляли в пищу яйца птиц, за которыми лазили на самые крутые скалы.

Обычно молодые (мальчики к 15–16 годам, девочкик 13–14) довольствуются тем, что просто живут вместе или, чтобы закрепить свой союз, отправляются вдвоем в плавание на лодке. (Именно владение лодкой, а не хижиной, является признаком самостоятельности и зрелости пары.) В прошлом в племени кауашкаров существовал, вероятно, как во всех других племенах, какой-то свод брачных правил; по-видимому, бытовали обычаи давать с невестой приданое, обмениваться какими-то знаками внимания и т. д. Сейчас от этих обычаев не осталось и следа, и даже самые пожилые индейцы ничего подобного не помнят.