Борис Рябинин - Мои друзья

Крупный, песочного цвета пес, злобно рыча и лая, рвался из рук хозяйки, стараясь дотянуться до меня клыкастой пастью. Налитые кровью глаза с ненавистью следили за каждым моим движением, шерсть дыбом стояла на хребте.

«Ух, и свиреп!» – подумал я и спросил:

– Почему продаете?

– Злой очень, невозможно сладить, – плаксиво заговорила женщина, с трудом удерживая беснующегося пса. – Бросаться на всех стал, никому проходу не дает. Вчера знакомую искусал, а недели две тому назад – меня… Ну, вот муж и рассердился на Арбата, решил продать немедленно. Пес ты мой незадачливый! – с искренним сожалением и лаской провела она рукой по спине собаки. – Ведь умница-то какая, жалость берет, когда подумаю, что продаю… Да вот, поди ж ты, никакого сладу нет, такой незадачливый!

«Сама-то ты незадачливая! – подумал я про нее. – И муж твой тоже. Не сумели воспитать собаку!»

– И автобиография у него хорошая, – сказала женщина.

При слове «автобиография» я не мог удержаться от улыбки. Женщина поняла ее по-своему и принялась поспешно перечислять всех родичей Арбата. Родословная у него действительно оказалась очень хорошей, и я решил приобрести Арбата для нашего клуба.

«Если окажется непригоден как производитель, всегда можно использовать по караульной службе», – мысленно прикидывал я. Разговор между тем продолжался.

– Сколько ему?

– Четыре, пятый пошел… Со щенка у нас живет.

– Что же вы такого злого выкормили?

– Да он не злой был, он недавно таким сделался, и чем старше, тем злее…

Пока она говорила, я продолжал разглядывать Арбата. Собака выглядела нелюдимой и одичалой; у нее были длинные, загнутые внутрь когти, какие отрастают у мало двигающихся животных; но именно все это в сочетании с прекрасной родословной, которую хозяйка тут же показала мне, и заставило меня заинтересоваться собакой.

Я спросил:

– Вы, вероятно, мало занимаетесь с ним?

– Да, мало, – призналась женщина, и на лице ее появилось виноватое выражение.

– Вот вам и причина его поведения.

Это была не новая история. Любители «красивых собачек» приобрели породистого щенка – так бывает часто: купят, растят его, холят, балуют, не отказывая ни в чем. Но дальше этого дело нейдет. Дрессировать, гулять, заниматься с животным, затормаживать излишнюю злобность «не хватает времени». Щенок вырос, возмужал, превратился в крупного, крепко сложенного пса. Запертый в четырех стенах, он начал беситься, из добродушного, ласкового постепенно превратился в хмурого, недружелюбного зверя, начал кусать приходящих, перестал слушаться хозяев; потом дошло до того, что попробовал зубы на хозяйке. Испробовав безрезультатно все способы его укрощения (кроме самого главного и единственно действенного), испуганные, разочарованные хозяева решили сбыть строптивого пса с рук.

– А недавно, подумайте, что получилось! – продолжала тем временем женщина. – Ушла я на рынок и забыла выключить газ. А на плите мясо варилось. Вода выкипела, мясо загорелось, дым повалил в форточку. Приехали пожарные, собрался народ, надо открыть квартиру, а собака не пускает. Уж что с ним ни делали – не боится! Пожарные уж предлагали застрелить, а потом приставили лестницу к окну, увидели, что пожара нет, а только мясо на плите дымит, и выключили газ.

Я купил Арбата. На рычащую собаку надели намордник, прицепили поводок и другой конец его передали мне в руки. Пес перестал бесноваться, притих и, словно поняв, что сопротивление бесполезно, опустив голову, понуро поплелся за мной.

Кроме Арбата, я в ту поездку купил еще трех овчарок. Со всей этой сворой мне предстояло ехать двое суток в пассажирском вагоне от Москвы до нашего города.

«Главный» поезда ужаснулся, увидев меня с этой компанией на перроне перед посадкой. Пришлось объясниться.

Положение мое было довольно сложное. Четыре собаки, из которых три злые, как черти, только и следили за тем, как бы наброситься друг на друга или хватить кого-нибудь из людей. Только одна, Джери-черная, была более или менее миролюбива, но и она в общей суете могла легко цапнуть кого-либо за ногу. И в довершение беды, на всех четверых один намордник.

Я развел собак по разным купе, чтобы они не рычали одна на другую, постарался успокоить пассажиров, говоря, что «собачки спокойные, неприятностей не причинят». Около себя я оставил Рекса и Джери-черную. Все они были привязаны на коротких поводках. Намордник надел на Арбата, как на самого злобного.

Ну, естественно, вначале не обошлось без выражения некоторого недовольства со стороны пассажиров, но, когда я объяснил, что собаки очень ценные и перевозятся не ради чьей-то прихоти, отношение быстро переменилось. А когда рассказал несколько случаев из собаководческой практики, то общее настроение и вовсе изменилось в мою пользу, окружающие прониклись общим сочувствием и интересом ко мне. Нашлись даже такие, у которых дома имелись свои собаки, а в этом случае поддержка всегда обеспечена.

Словом, поезд тронулся, я поехал, и мои собаки тоже. В окнах замелькали, убегая, станционные сооружения, колеса четко простучали на стрелках. Позади погасли огоньки столицы. Я облегченно вздохнул и опустился на сиденье.

Первые часы все шло благополучно. Овчарки забились под лавки и ничем не напоминали о себе. Близилась полночь.

Однако поспать мне в эту ночь не пришлось. Не успел заснуть, как пронзительные вопли в соседнем купе заставили меня мигом вскочить на ноги. Посредине купе стоял Арбат, намордник валялся на полу. Пассажиры испуганно жались по углам, а какая-то молоденькая женщина, вскочив на скамью, кричала:

– Укусит! Укусит!

Правду сказать, вид Арбата был действительно страшен. Глаза, налитые кровью, шерсть взъерошена, клыки оскалены… Он мог испугать кого угодно. Глухо рыча, он поводил взглядом по сторонам, словно ища, на кого наброситься.

Момент был критический. Один ложный шаг, и дело могло обернуться очень худо.

Теперь представьте мое положение. Собака меня не знает, я для нее такой же чужой, как и все остальные, и, однако, что-то нужно сделать. Не мог же я признаться перед пассажирами, что так же беспомощен, как они! Да скажи я так, это вызвало бы такую бурю негодования, что я не проехал бы со своими четвероногими и часу.

Я быстро соображал, как поступить. Подождать, пока пес успокоится сам собой? А если он и в самом деле набросится на кого-нибудь? И потом, другие собаки… Растревоженные, они уже напоминали о себе в разных концах вагона злобным рычанием и лаем.

Призвав все самообладание, на какое только был способен, шагнул к овчарке и совершенно непринужденно, даже игриво проговорил:

– Гуляй, Арбат! Гуляй!

Пес закрыл пасть, облизнулся и с недоумением посмотрел на меня. Услышав столь приятную команду в столь неподходящий момент, он опешил, а мне лишь это и было нужно. Схватив намордник, напялил его на голову собаки. В одну руку схватил поводок, волочившийся по полу, а другой принялся гладить овчарку, успокоительно повторяя: