Николай Пржевальский - Путешествие в Уссурийском крае. 1867-1869 гг.

На другой день мы взяли трёх лошадей и на них привезли убитых оленей во Владивосток.

4 ноября я выступил из него в дальнейший путь и, пройдя вверх по полуострову Муравьёва-Амурского, в полдень 6-го числа добрался до нашего поста, лежащего возле фанзы Кызен-Гу, в вершине Уссурийского залива.

Недалеко отсюда предстояла переправа через устье реки Майхэ, которая имеет здесь сажен восемьдесят ширины, хотя собственно глубокого места встречается только наполовину этого расстояния.

Снарядив на следующий день небольшую лодку, на которой сначала были перевезены на противоположную сторону реки наши вещи и вьючные принадлежности, а потом переехали мы с товарищем, всех лошадей я приказал пустить вплавь. Нужно заметить, что к довершению трудности переправы по реке неслись небольшие льдины, а берега были замёрзшими на несколько сажен, так что сначала пришлось прорубать проход для лодки и лошадей.

Пока было мелко, то дело шло хорошо. Вслед за передней лошадью, которую вели в поводу мои солдаты, бывшие в лодке, шли остальные в линию одна за другой. Но лишь только началось глубокое место и на беду небольшая льдина врезалась в середину лошадей, как эти последние сбились с направления и сначала стали кружиться на одном месте, а потом три из них поплыли по реке в море.

Солдаты в лодке, растерявшись, не знали, что делать: спасать ли тех лошадей, которые ещё кружились в реке, или бросаться за уплывавшими. Действительно, положение было довольно критическое, тем более, что мы с товарищем, стоя на берегу, не могли ничем пособить со своей стороны.

Наконец, солдатам удалось направить четырёх [137] При выходе из Владивостока я имел семь вьючных лошадей. , бывших ещё в реке, лошадей к нашему берегу, где, добравшись до мели, они могли встать на ноги, следовательно, были уже безопасны.

Проводив их до такого места, люди в лодке бросились за теми тремя лошадьми, которые уплыли уже довольно далеко в море.

Совершенно изнеможённые, эти лошади едва болтали ногами и, наконец, одна из них погрузилась на дно; две же другие с большим трудом были подтащены к отмели и выведены на берег.

Сильно озябшие, все лошади дрожали, как в лихорадке, так что мы сначала водили их около часу, чтобы согреть и обсушить, а потом завьючили и к вечеру пришли на устье реки Цыму-хэ, где расположена небольшая деревня Шкотова.

Она основана в 1865 году и состоит из шести дворов, в которых живут 34 души обоего пола. Состав населения самый пёстрый: здесь есть и ссыльные поселенцы, и крестьяне с низовьев Амура, и, наконец, бессрочно-отпускные солдаты с матросами. Земля в окрестностях деревни весьма плодородна и при серьезной обработке даёт хороший урожай [138] Эта деревня была сожжена хунхузами в 1868 году, но теперь снова возобновлена. .

Река Цыму-хэ имеет около пятидесяти вёрст длины и весьма плодородную долину, на которой в то время было раскинуто до тридцати китайских фанз. Общее направление течения этой реки с востока на запад и устье её, находящееся в вершине Уссурийского залива, отстоит только на шесть вёрст от устья реки Май-хэ, которая по длине почти равна Цыму-хэ, но долина её менее удобна для заселения, потому что во многих местах болотиста. Однако и на этой реке лежало тогда около десятка китайских фанз [139] Долины Цыму-хэ и Май-хэ совершенно опустошены во время военных действий с хунхузами летом 1868 года. Все фанзы сожжены до основания, а жители их или пристали к хунхузам, или разбежались. .

До последнего времени Цыму-хэ была главным притоном всякого сброда, который приходил к нам из пограничных частей Маньчжурии. Богатые земледельческие фанзы, здесь находившиеся, снабжали жизненными припасами промышленников золота и ловцов капусты, а на зиму для развлечения этого люда открывали у себя игорные дома.

Одна из таких фанз находилась возле самой нашей деревни, а так как я пробыл здесь целые сутки, то нарочно отправился посмотреть, каким образом играют китайцы.

Когда я пришел в фанзу, то был уже первый час дня и игра шла в полном разгаре. На нарах, обведённых вокруг стен, стояло семь столиков, и за каждым из них сидело по четыре китайца в своём обыкновенном положении, т. е. поджав под себя ноги. Один из них играл в кости, а другие в карты, которые по форме гораздо меньше наших, с изображением каких-то каракуль.

Все играющие курили трубки и без всяких разговоров вели своё дело, так что в фанзе, несмотря на большое число людей, весьма говорливых в другое время, теперь была совершенная тишина. Действительно, замечательно хладнокровие, с которым китайцы делают даже последнюю ставку. Ни голос, ни выражение лица не выдают той внутренней борьбы, которая происходит у всякого игрока в подобном случае.

Среди играющих на особом столе сидел писарь, сводивший все счёты и писавший расписки тем манзам, которые, проиграв наличное, играли уже в долг.

Китайцы вообще страстные и притом азартные игроки, так что многие из них проигрывают всё своё состояние. В этой же фанзе находился один такой манза, который проиграл сначала деньги, потом хлеб, наконец, фанзу и поступил в работники.

Обыкновенно игра начинается часу в десятом утра и продолжается до полуночи, а иногда и всю ночь, если игроки уже слишком азартные. Сам хозяин не играет, а только берёт с присутствующих деньги за продовольствие и право играть в его фанзе. Таким образом, он самый счастливый из всех играющих, так как, ничем не рискуя, зарабатывает порядочный куш денег.

От устья Цыму-хэ путь наш лежал к реке Шито-хэ, откуда тропинка, и без того весьма плохая, сделалась почти совершенно незаметной, в особенности там, где она шла по лугам или по горным падям, в которых уже лежал снег. Притом же, следуя без проводника, я всегда определял путь по компасу, карте [140] Карта Южноуссурийского края составлена чинами Генерального штаба в пополняется по мере распространения сведений об этом крае. В меньшем масштабе она вошла в состав карты, приложенной к настоящей книге. и расспросам у местных китайцев.

Последнее средство самое лучшее, но без знания языка и без переводчика расспросить подробно о чём-либо нет никакой возможности.

Обыкновенно все расспросы такого рода начинались одним и тем же: тау-ю, т. е. есть ли дорога?- спрашиваешь, бывало, у манзы, и, получив утвердительный ответ «ю» - есть, прибавишь еще: ига-тау? т. е. одна ли тропинка или от неё отходят боковые ветви? На вторичный вопрос китаец начинает много говорить, но из всего этого можешь понять только утвердительный или отрицательный ответ, а подробности, иногда очень важные, всегда остаются втуне.

Затем манза обыкновенно идёт показать самую тропинку, которая начинается у его фанзы.