Александр Черкасов - Записки охотника Восточной Сибири

В Забайкалье есть особая порода зайцев, которых здесь называют туземно тдлуями, перековеркав настоящее инородное слово ту-ула (название тунгусское). Что означают слова ушкан и ту-ула — не знаю, тогда как слова беляк, русак и, пожалуй, тумак так призвучались в ушах каждого русского охотника и так общепонятны, что пояснения излишни. Разве тумак заставит иного призадуматься и, пожалуй, не скоро дознаться, что слово это означает помесь, потому что тумаки произошли от скрещивания беляков с русаками {47} 47 …тумаки произошли от скрещивания беляков с русаками. — Зайца-русака в Забайкалье вообще нет и не было, поэтому предположение Черкасова неверно; в этих местах обитает два вида — заяц-беляк и толай (у Черкасова — толуй). .

По-моему, толуи по образу жизни и месту жительства, наконец, по наружному виду чрезвычайно сходны с тумаками. Беляков здесь очень много, но русаков чрезвычайно мало, а толуев только в степных местах весьма достаточно. Известно, что русак одного возраста с беляком несравненно больше его и тумака; здешние же толуи гораздо меньше беляков.

Выражаясь по-сибирски — ушкан, или заяц-беляк, как и везде, живет преимущественно в лесах, в лесных колках, на падях, поросших кустарником, по-нашему ерником, по отклонам гор и оврагам с мелким лесом и кустами, даже на самых хребтах, в тайге в непроходимой чаще, в трущобе. Толуй же держится только в степных местах Забайкалья или таких, которые составляют переход от лесистых мест к степным и принимают более или менее характер последних. Редко встречаются места, где водятся и беляки и толуи. Последние живут обыкновенно по открытым широким логам, покрытым высокой травой и поросшим небольшими степными кустарниками, ерником и тальником, по оголенным отрогам хребтов и отдельным голым сопкам южной части Забайкалья, в небольших овражках и буераках. Он не боится поселяться около самых селений и часто посещает даже огороды и хлебные гумна. Беляк как бы боится приближаться к человеку и живет в лесу, в тайге, как бы прячась от солнечных лучей, а толуй, напротив, как бы любит крики петухов, слушает собачий лай, привык к пасущемуся скоту и с наслаждением лежит под лучами даурского солнышка.

Ушкан и толуй отнюдь не хищные и не плотоядные звери. Они питаются преимущественно растительностию, едят траву, зимою ветошь, грызут ерничные и таловые прутики, едят осиновую корку, а поселившись около селений, любят молодые всходы овса и зерновой хлеб. Тот и другой страшные трусы, недаром говорит пословица: труслив, как заяц. Здесь относительно трусости этого зверька в народе существует презабавная легенда. Вот она.

«Ушкан, испуганный неожиданным взлетом каменного рябчика (серой куропатки), думал: «Что я за зверь, когда испугался птицы, которая гораздо меньше меня и не может принести мне никакого вреда? Что и жить на свете такому трусу, как я? Боюсь всегда и всего, нахожусь постоянно в тревожном состоянии, покоен никогда не бываю; упавший лист с дерева и тот меня пугает. Все твари смеются над моей трусостью; прыгнувшая в болоте лягушка, уже последнее создание в мире, и та наводит на меня страх. Что и жить в таком случае? Пойду лучше и утоплюсь в речке, чтобы рода моего не существовало на белом свете!» Порешив таким образом свою судьбу, заяц отправился топиться к ручейку, но подбежав к берегу, уже совсем готовый броситься и захлебнуться хрустальной струйкой ручейка, вдруг увидал, что овца, пьющая воду, испугалась неожиданного его присутствия и бросилась от берега. Тогда заяц, сев на корточки, удивился и увидал, что есть создание, которое боится и его; он ободрился, не стал топиться и самодовольно отправился на свое логово — доживать свои красные дни до предела божьего». Рассказы этой легенды в подобном повествовании я не раз слышал от здешних малоразговорчивых промышленников.

Да и как не быть трусливым зайцу, когда все хищные звери и птицы, не говоря уже о главном его враге — человеке, пользуются вкусным заячьим мясом! Волки и лисицы истребляют зайцев в огромном количестве, когда они еще молоды и не имеют диковинной быстроты заячьего бега. Даже горностай и, еще удивительнее, ласки давят этих несчастных; орлы, беркуты, совы и даже вороны обижают их. Рассказывают, будто бы большие совы ночью, притаившись где-либо за кустом около заячьей тропы, дожидаются их по нескольку часов сряду, и лишь только заяц побежит мимо засады, как сова, держась одной лапой за куст, другой вкогтится в спину зайца и, остановив беднягу, тотчас действует своим клювом. Я не раз слышал от здешних промышленников, что некоторым из них случалось добывать зайцев с иссохшей лапкой совы на спине, почему можно предположить, что сове не всегда удается пользоваться заячьим мясом, а приходится иногда и самой поплатиться лапкой, а быть может, и жизнию. Вероятно, сова, схватив таким образом матерого зайца, а тем более на бегу, не в силах удержать его, отчего и бывают такие случаи, что заяц, вырываясь из острых когтей и бросаясь во все стороны, кончает тем, что, собравшись с последними силами, до смерти перепуганный нападением, бросается вдруг со всех ног и убегает с лапкой совы, которая, в свою очередь, стараясь удержать добычу, прибегает к последним усилиям, а видя оплошность со своей стороны, второпях не в состоянии скоро вытащить своих глубоко запущенных когтей и крепко держась за куст, чтоб не быть увлеченной отбивающимся зайцем, уступает силе и лишается лапки. Дворовые собаки нередко одни отправляются на охоту за зайцами, и случается, что пользуются свежинкой.

Видя всюду врагов, и на земле и в воздухе, находясь постоянно в опасности, не разбирая ни дня, ни ночи, скажите, как же после этого бедному зайцу не бояться листа, упавшего с дерева, когда он своим шумом напоминает осторожного врага, тихо к нему подкрадывающегося! А «у страха глаза велики», и, смотришь, бедный заяц и от листа несется сломя голову, а тут, быть может, и в самом деле попадется на беду — на лису или волка, на охотника или в капкан. Экое несчастное создание!..

Отправившись однажды под вечер за толуями, я взобрался на порядочную гору, куда убежал толуй, как вдруг бывший со мной товарищ замахал мне рукой, указывая на падь, и кричит: «барин, барин! Сюда, сюда!» Я поторопился, думая, что он нашел беглеца, но увидал не то: другой заяц как сумасшедший несся вдоль по пади, делая неимоверной величины прыжки и ускоки, а за ним по пятам гнался волк, который, видимо, отставал. Заяц быстро свернул в небольшие кустики и, как птичка, мелькал между ними. Это было недалеко от селения. Волк, добежав до кустов, остановился, посмотрел вдогонку до смерти перепугавшемуся зайцу, постоял немного и потянулся шагом вдоль поскотины за селение. Я, как любитель природы во всех ее проявлениях, невольно задумался и, в свою очередь, поплелся домой, потому что было довольно поздно.