Римантас Будрис - Нежнорогий возвращается в лес

Курочки слушали, и у них пропадала охота улетать, не хотелось и пешком уходить.

— Живут ведь овсянки, а какие малюсенькие! Продержимся и мы, — вздохнул кто-то в стае. — Были бы зернышки.

Подкова Счастья чуть высунулась из тайника и тут же нырнула обратно в шалашик. Шепотом оповестила остальных:

— Они здесь! Приехали!..

Отец достает из саней тугой мешок, несет его к другому куропачьему шалашу. Вот он приподнял несколько разлапистых веток и опрокинул мешок прямо в шалаш.

— Папа, а куропатки любят полову? — спросил сынишка, старательно ступая в отцовский след.

— Не полову они любят, — ответил отец. — Они из нее выклевывают зернышки, семена всяких трав. Видишь, все кругом под снегом, трудно им зимой кормиться.

Скрипнули полозья. Куропатки выбрались из шалаша, побежали к другому тайнику угощаться.

— Недаром у нас подковы! — напомнила Подкова Счастья и осторожно осмотрелась.

Ястреба по-прежнему не видать. Широкими волнами убегают вдаль снежные сугробы, и морозно переливаются мириады искр.

Это должно было свершиться. И свершилось.

Никто не знал, когда это будет, но все ждали. Ведь все знали, что это обязательно, во что бы то ни стало произойдет.

Черный дрозд беспокоен. Он уже не первый день мечется в клетке. Она кажется ему тесноватой. Дрозд не хочет оставаться в клетке, ему не спится ночью. Он мечтает о прозрачных, переливчатых ночных звездах, о темном ельнике, притихшем в смутном ожидании. В полудреме дрозду видятся еловые ветки — чем светлее утро, тем чернее они проступают.

И зяблик утратил покой. Его радостное от природы сердечко, его милые крылышки охвачены какой-то тревогой, он скачет по перекладинам, просовывает головку через прутья клетки.

Волнение приятелей мне вполне понятно. Дело идет к весне. Стрелки часов природы подошли к той цифре, когда соплеменники дрозда и зяблика вдали от родины, на теплом, благодатном юге, начинают томиться желанием вернуться домой. Набатом гудит зов природы, и птицы опять собираются в путь. То, что мои дружки зимовали под крышей, рядом с человеком, не имеет значения. Зов природы одинаково слышен всюду. Неспокойно моим друзьям. Им тоже хочется куда-то лететь, спешить.

Погодите еще чуть-чуть. Поживите пока у меня, спойте мне что-нибудь весеннее. А потом, так и быть, расстанемся как добрые друзья. Я-то еще поживу здесь, а вы отправляйтесь обзаводиться собственным домом, какой вам больше по вкусу.

Смятение моих пернатых жильцов тоже говорило: это произойдет. Уже скоро. Вот-вот…

В дюнах уже нет снега. Кое-где отдельные пятна белеют в затененных ложбинах в лесу. На ледяном покрове залива местами встали лужицы, а ледяные бугры уже кажутся некрепкими, помутнели.

Однажды вечером, когда лес пропитался оттепелью, влажным духом отсыревшего мха, ветер показал свое могущество.

Начал он потихоньку, медленно: загудели деревья, разыгралось море. Потом поднялся вихрь. Сырой юго-западный ветер неистово бушевал в ночном мраке. Он завывал и ревел в трубе моего домика, я даже забеспокоился, не рухнет ли невзначай мое жилище.

Ветер не унимался всю ночь. Это была шальная, свирепая весенняя буря.

К утру успокоилось.

И тогда все увидели — свершилось! Вскрылся залив. Буря сокрушила лед. Растолкала, разогнала льдины. Поверхность залива покрылась волнами, заколыхалась, задвигалась.

И уже не одна земля, не только воздух — вода тоже прониклась большим ожиданием. Ветер спешил и нес добрую весть: близко, оно близко, вот-вот явится.

И сегодня оно свершилось, второе диво весны.

Залив трубит, залив поет, вода запела лебедиными голосами.

Лебеди прилетели! Первые лебеди! Белые братья облаков, вестники теплой поры! По птичьему тракту снова двинулись птицы. Первые лебеди держат путь на север. На север!

Не наслушаешься, когда в звонкой дали над водой, над заберегами, поверх плавающих льдин трубят лебеди-кликуны. На сером ноздреватом льду ярко белеет стая снежных птиц и трубит. У каждой свой голос, и льется мелодия, точно наигрывают мягкие, глуховатые кларнеты.

Лебедь-кликун чуть отличается от лебедя-шипуна. У кликуна на лбу, над клювом, нет забавной черной шишки. Он не умеет так величаво раскинуть крылья и плыть, словно с поднятыми парусами. Но зато у кликуна изумительный, певучий голос, и, когда эти лебеди прилетают, слышится, будто играет, переливается нежными напевными звуками сама вода.

Лебедь-кликун у нас не гнездует. Стаи этих интересных птиц останавливаются у нас во время перелета отдохнуть, покормиться, спеть песню по пути к далеким северным озерам. А у нас селится, устраивает гнезда и живет вплоть до крепких морозов их родич — лебедь-шипун.

Спешат нарядные, черные с белым брюшком, гоголи. Слышно, как со свистом рассекают воздух их крылья. Этот свист различишь загодя, еще не видя самих уток. Послушаешь, обождешь и только потом появятся птицы.

Черные — ну, точь-в-точь трубочисты — лысухи с белыми бляхами на лбу тоже прилетели. Уморительно вертят они головами, плавают там, где вода поспокойнее. А свободных от льда проплешин все больше, и становятся они все шире. Тает заберег, истончается кромка, уцелевшая в весеннюю бурю, исчезает на глазах. Скоро и ленивые заводи сбросят лед. Тогда залетные странники откочуют на север, а кто останется, начнет приискивать место для гнезда.

Летят большие крохали, светлые, зеленоголовые. Некогда, ох некогда! Скорей на север. Там надо быстренько устроиться на кладку и нести яйца, насиживать, выводить деток. Близятся долгие светлые полярные дни. Скорей, скорей!

Гусиные треугольники плывут по небу. И гуси спешат. Они летят куда быстрей, чем осенью, когда покидали родные края. При отлете можно помешкать, покормиться, отдохнуть. А сейчас их ждут озера, островки, размокшие просторные поймы.

По птичьему тракту, вдоль косы, промчались стаи дроздов.

Каждый день приносит великую новость.

Всюду еще зима.

Над белыми заснеженными полями летит белый лебедь.

Первый вернувшийся лебедь.

Внизу — поля, веники голых кустов выпростаны из-под снега. Они еще без листьев, но сильно изменился их цвет: в веточках, в коре ожили, заструились соки жизни, хоть и спят еще почки.

Леса, перелески. Густо-зеленые ели. Дороги, столбы, провода, автострады. Темнеют оголенные заплаты на обтаявших склонах холмов. На вершинах пригорков уже не найти белых шапок, там буреет прошлогодняя трава. Черные борозды пашен, стосковавшиеся по солнечному теплу, показали над снегом острые горбы.

Весна где-то здесь, рядом, но не показывается вся.

А звонче стали голоса у ворон, затенькали синицы.