Герман Мелвилл - Моби Дик

Могучий разум, который прежде служил Ахаву, теперь стал служить его безумию. Можно сказать, если только уместно здесь такое сравнение, что помешательство взяло штурмом его здравый ум и направило его на свою безумную цель.

В глубине души Ахав догадывался, что хотя все его поступки разумны, но цель и побуждения безумны; но, догадываясь об этом, он не мог ничего с собой поделать. По-видимому, сознавая себя душевно больным, Ахав скрывал это от других и, ступив наконец своей костяной ногой на твердую землю, произвел в Нантакете впечатление человека, глубоко потрясенного постйгшим его несчастьем, — и только.

Тем же, то есть постигшим его несчастьем, объясняла молва и приступы дикой ярости, иногда находившие на него, и мрачную его угрюмость, и морщины, избороздившие его лоб, так что никому даже и в голову не приходило, что он просто безумец, которому нельзя доверить управление кораблем. Наоборот, многие полагали, что теперь, после увечья, нанесенного ему китом, опаленный жаждой мести, он более, чем когда-либо прежде, пригоден для такого неистового и кровавого промысла, как охота на китов. А сам Ахав за семью замками упрятал в душе свою безумную тайну и никому не открыл, что на этот раз уходит в плавание на «Пекоде» не за добычей, а с одной-единственной целью — настичь и уничтожить Белого Кита.

Таков он, этот седой безумный старик, по всему свету гоняющийся за китом во главе шайки подонков, бродяг и дикарей. И экипаж, и офицеры как будто специально были подобраны судьбой, чтобы помочь маньяку осуществить свой бредовый замысел. Но как случилось, что все они с готовностью откликнулись на призыв Ахава, какая дьявольская магия завладела их душами? — объяснить этого я не могу. 

Что касается меня лично, то какой челн устоит на месте, если его потянет за собой на буксире могучий корабль?

Я отдался на волю пространства и времени и вместе с другими страстно желал разыскать Моби Дика, чтобы уни-чтожить это злобное и коварное чудовище.

— Прислушайся, Кабако! Слышишь?..

Ночь. Луна. Матросы стоят цепочкой от одной из бочек с пресной водой до пустого бачка у гакаборта. Из рук в руки они передают ведра, наполняя бачок. Тишина. Только изредка звякнет ведро или всплеснет парусина. И снова тишина.

Матрос Арчи стоит в цепочке возле кормового люка.

— Слышишь, Кабако? — шепчет он своему соседу. — Слышишь шум?

— Ничего не слышу. Держи ведро!

— Подожди… Опять… Неужели не слышишь?.. Там, в трюме… Как будто кашель… вот, слышишь?

— Какой к черту кашель! Давай-ка пустое ведро.

— Опять. Прислушайся! Вроде кто-то храпит и воро-чается во сне.

— Это сухари ворочаются у тебя в брюхе, те сухари, что ты слопал за ужином. Только и всего. Эй, не зевай — держи ведро!

— Говори, что хочешь, да только слух у меня отличный.

— Известное дело. Ведь ты как-то за пятьдесят миль от дома услышал, как твоя старуха гремит посудой — или это был не ты?

— Смейся, смейся! Еще увидишь, чем это обернется. Говорю тебе, Кабако, что в трюме кто-то прячется. И сдается мне, что старик об этом знает. На днях я слышал, как Стабб говорил Фласку, будто чует что-то неладное…

— Хватит болтать без толку. Держи ведро!

После того, как безумная клятва подобно шторму прогремела над палубой корабля, Ахав спустился в свою каюту, достал из шкафа по-желтевшие морские карты и, расстелив их на столе, склонился над ними с карандашом в руках, прокладывая курс своей неслыханной погони.

Временами он отвлекался от карт, просматривал старые судовые журналы, лежавшие на столе, и снова наносил на карту извилистую линию.

Тяжелая висячая лампа раскачивалась над его головой, поскрипывая цепями, и замысловатые тени на стенах меняли свои очертания.

И так каждую ночь. Изучая карты всех четырех океанов, — глубины, отмели и приливы, — нанося на них рейсы китобойных судов, пути передвижения планктона, который служит пищей китов, выясняя по старым записям, в какие числа какого месяца и под какими широтами в прежние годы китобоям удавалось убить или хотя бы заметить кашалотов, Ахав пришел к выводу, что кашалоты появляются каждый год в определенных районах с такой же постоянностью, как перелетные птицы или косяки сельди.

Кроме того, он установил, что, передвигаясь из одного района в другой, кашалоты плывут как бы по определенным неведомым людям дорогам, так что, зная эти незримые океанские дороги, можно предугадать встречу с китами не только в общеизвестных местах промыслов, но и во всей необъятности океанских просторов.

Но не стада кашалотов интересовали старого, одержи-мого капитана. Ему нужен был всего один-единственный кит-отшельник, чей белый горб и морщинистый лоб где-то злобно режут сейчас океанские волны.

Чаще всего китобои встречали Моби Дика в экватори-альных водах Тихого океана. Именно там произошли все известные схватки с ним, там родились все легенды о нем, там произошла та роковая схватка, та трагическая 

встреча, после которой у Ахава появилась его неотступная мания.

Уже несколько лет подряд, с неизменностью солнца, в определенное время года Моби Дик появлялся в этом знойном и пустынном месте земного шара и оставался там довольно долго, хотя и не настолько долго, чтобы «Пекод», вышедший из Нантакета на рождество, мог застать его там в том же сезоне. Но безумный старик, ежедневно и еженощно сжигаемый своим безумием, не хотел и думать о том, чтобы отложить на целый год, на целых триста шестьдесят пять дней и ночей ту встречу, которая была для него свершением всех его стремлений и помыслов. Вместо того чтобы весь год провести в томительном и праздном ожидании на берегу, он решил направиться в Тихий океан незримыми и дальними китовыми дорогами и, занимаясь попутно обычным промыслом, зорко высматривать белогорбого отшельника, который, быть может, окажется где-нибудь на пути «Пекода», возвращаясь со своих пастбищ или направляясь к ним. «Но так или иначе, — думал Ахав, — на той широте или на другой, раньше или позже, на собственных пастбищах или вдали от них, но злобному чудовищу не избежать кровавой последней встречи, когда рука, держащая сейчас карандаш, сожмет и поднимет в воздух иное острие».

День был пасмурный и душный; матросы лени- бродили по палубе или молча стояли у борта, глядя на тяжелые волны. Мы с Кви- кегом мирно вязали швартовый мат для нашего вельбота. Кругом была разлита такая тишина и царствовал такой покой, что на палубе все примолкли и как бы растворились в самих себе.

Но вдруг странный, протяжный, какой-то неземной звук заставил меня вскочить на ноги и уставиться на облака, откуда раздался этот дикий возглас. Высоко на салингах сидел Тэштиго; он весь устремился вперед и, указывая рукой куда-то вдаль, страстно всматриваясь в горизонт, все повторял и повторял с неистовой самозабвенностью пророка, узревшего в небесах предсказания будущего, этот воинственный вопль: