Герман Мелвилл - Моби Дик

Но не успели еще Квикега вынуть из гроба, как таившийся неподалеку Пип с тамбурином в руке прокрался поближе и, всхлипывая, опустился на колени.

— Кула ты собрался плыть, Квикег? — сказал он. — Куда увезет тебя эта пирога? Может быть, ты случайно окажешься у берегов моей милой родины? Не выполнишь ли ты тогда моей просьбы? Разыщи там мальчика, по имени Пип. Он раньше служил на китобойце «Пекод», но уже давно куда-то скрылся. Я думаю, что сейчас он там, на Антильских островах, где растут водяные лилии и всегда шумит прибой. Если ты встретишь там маленького Пипа, то утешь его. Он, наверное, горько плачет. Ведь он потерял свой тамбурин. Я нашел его здесь. Вот он. Риг-а-диг, диг-диг… Ты выполнишь мою просьбу, Квикег, да? Ну, теперь умирай, я буду отбивать тебе похоронный марш… Риг-а-диг, диг-диг… Умирает герой Квикег, умирает славный герой Квикег!.. Риг-а-диг, диг-диг… А Пип умер трусом. Со страху он выпрыгнул из вельбота. Я б ни за что не стал бить в тамбурин на его похоронах, потому что он не был героем, как Квикег, потому что он выпрыгнул из вельбота. Позор ему! Позор!..

Пипа прогнали, а Квикега перенесли на койку. Но теперь, полностью приготовившись к смерти, уложив в свой гроб все необходимое и примерившись к нему, Квикег неожиданно пошел на поправку. Выздоравливал он с невероятной быстротой, и уже два дня спустя грелся на солнышке, удивляя кока своим фантастическим аппетитом, а еще через день, выйдя на палубу, потянулся, зевнул и, вспрыгнув на нос своего вельбота, поднял гарпун и объявил, что готов к бою.

А гроб свой превратил в сундук: переложил в него все свои вещи из парусинового мешка и долго украшал крышку непонятными символами и знаками, пытаясь повторить на дерезе замысловатую татуировку своего тела.

Мы проскользнули мимо островов Баши и вышли в Тихий океан. Предвидя скорое начало горячей промысловой поры, наш старый кузнец Перт, отковав скобы и болты для ноги Ахава, не убрал в трюм свой горн, а оставил его на палубе возле фок-мачты. К нему теперь то и дело обращались рулевые, гарпунщики, гребцы — каждому нужно было починить, заменить или наладить что-нибудь из обширного китобойного хозяйства. Окружив горн, они ожидали своей очереди, держа в руках фленшерные лопаты, гарпуны, остроги, и ревниво следили за работой перепачканного сажей кузнеца.

Вот с всклокоченной бородой, в переднике из жесткой акульей кожи Перт стоит между горном и наковальней, и удары его тяжелого молота звучат торжественно и неторопливо. К нему подходит мрачный Ахав. Он стоит и смотрит, как кузнец выхватывает из огня раскаленное железо и обрушивает на него молот. Стремительная стая искр разлетается во все стороны.

— Как горячи эти искры, Перт, они отчаянно жгутся; почему же они не обжигают тебя?

— Потому что я весь обожжен, капитан Ахав.

— Что это ты ковал, Перт?

— Перековывал старый гарпун. Он был весь в рубцах и зазубринах.

— И ты можешь снова сделать его гладким и острым?

— Да, сэр, могу.

— Ты, верно, можешь разгладить любой рубец и убрать любую зазубрину, каким бы твердым ни был металл, так, кузнец?

— Да, сэр, могу разгладить все рубцы, кроме одного.

— Взгляни сюда, кузнец, — сказал Ахав и горестно провел ладонью по своему иссеченному морщинами лбу. — Ах, если бы ты мог стереть мои морщины и разгладить этот рубец? С какой радостью я лег бы под самый тяжелый твой молот…

— О нет, сэр! Я сказал, что могу разгладить все рубцы, кроме одного: кроме такого. 

— Он врезался мне в самую кость, кузнец. Весь мой череп в рубцах. Их разгладить могу лишь я. И для этого мне нужен такой гарпун, чтобы и тысячи дьяволов не могли его затупить. Можешь ты выковать такой гарпун?

— Могу, сэр.

— Ну так живей, за дело! Живей! Живей! Я сам буду раздувать тебе пламя.

Скоро гарпун был готов, и оставалось только закалить его. Перт пододвинул к горну кадку с водой.

— Нет, нет, никакой воды! — воскликнул Ахав. — Тут нужна закалка посерьезнее. Тэштиго! Квикег, Дэггу! Сюда, гарпунщики! Согласны дать мне свою кровь, чтобы закалить в ней гарпун для Белого Кита?

И выхватив у Перта клещи, он поднял над головой рас-каленный гарпун.

Гарпунщики молча кивнули. Они выхватили ножи, и горячая кровь заструилась в чашу.

— Крещу тебя не во имя бога, а во имя дьявола! — вскричал Ахав, и смертоносная сталь с шипеньем погрузилась в кровь.

Так закален был гарпун Ахава.

В раструб гарпуна вогнали шест, Ахав взял в руки свое оружие и хмуро зашагал на шканцы. Костяная нога и ореховый шест мертво стучали по доскам палубы.

Теперь мы находились почти в самом центре промыслового района, и охотничий азарт охватил всю команду «Пекода». Матросы целыми сутками не выходили из вельботов, до полного изнеможения преследуя китов. Но результаты охоты пока еще были невелики.

Однажды мы встретили нантакетский китобоец «Холостяк», на котором уже закупорили последнюю бочку масла и задраили переполненный трюм. Празднично разукрасив свой корабль, счаст-ливые китобои возвращались домой.

Это было действительно веселое зрелище. Дозорные на мачтах повязали свои шляпы длинными красными лентами, развевавшимися по ветру. На вантах трепетали флажки и вымпелы. К бушприту хвастливые китобои подвесили громадную челюсть кашалота. Бочки и бочонки со спермацетом были установлены всюду, где только возможно.

Впоследствии мы узнали, что «Холостяку» сопутствовала редкостная удача, тем более удивительная, что другие китобойцы, промышлявшие в этих же водах, целыми месяцами не могли добыть ни одного кита. А на «Холостяке» не только раздавали запасы говядины и сухарей, чтобы освободить место для спермацета, но еще и выменивали у встречных пустые бочки, и, наполнив их спермацетом, устанавливали в каютах, так как на палубе уже места не было. Говорили даже, что матросы законопатили и просмолили свои сундуки и налили в них спермацет, что стюард заткнул носик кофейника, чтобы хранить в нем спермацет, а кок заполнил спермацетом котел, так что не в чем было варить суп, а гарпунщики налили спермацет в раструбы своих гарпунов, и что вообще на судне спермацетом было заполнено все, кроме карманов капитанских штанов, которые он оставил пустыми, чтобы было куда засовывать руки в минуты особенного самодовольства и благодушия.

Корабль-счастливчик приблизился к мрачному «Пекоду», и мы услышали варварский шум и гулкие удары, а немного спустя разглядели толпу матросов, окруживших огромные котлы салотопки, превращенные в барабаны. На котлы была натянута кожа с брюха черного дельфина, и весельчаки дружно колотили по ней кулаками, извлекая грохочущие дикарские звуки, под которые на шканцах плясали офицеры и гарпунщики с темнокожими девицами, сбежавшими с Полинезийских островов. Капитан «Холостяка» — властелин и повелитель всего этого веселья — гордо высился на приподнятой части шканцев с бутылкой и стаканом в руках.