Анатолий Онегов - Они живут рядом со мной

Ни ласковые слова, ни кусочки сахара, подброшенные деревенским собакам, ни дружелюбное повиливание хвостом моей собаки не помогали — хозяева оставались хозяевами. У них были свои «дома», свои территории, которые они берегли, защищали и из пределов которых отказывались отступать.

Наконец мы в Москве. Вот и открыта дверь той комнаты, откуда мой четвероногий приятель отправился в длительное путешествие еще несмышленым щенком. Сейчас в новое для себя помещение входил уже взрослый пес. Пес старательно обследовал все углы, познакомился с мебелью, посмотрел в окно и спокойно улегся под стол, покладисто приняв мою комнату за свое новое хозяйство.

Человек давно отучил собаку оставлять свои не слишком чистоплотные метки на стенах квартиры, давно научил ее отдавать в руки человеку добычу, но не погасил, а по-своему использовал инстинкт территории для охраны своего жилья и имущества… И сейчас, в первый же вечер, в новом для себя доме мой пес не очень одобрительно поглядывал из-под стола на тех людей, которых пока еще считал чужими…

Я только что вспоминал осторожных и чутких птиц, чернозобых гагар, которые по утрам сплывались у каменной гряды на таежном озере и совершали ритуал — «утверждение границы». Каждое семейство заявляло при этом вслух о своем исключительном праве на занятую территорию и требовало от соседей уважения чужого «дома»…

Путешествуя по тайге, я не встречал ни одного достаточно большого и чистого озера, где бы ни обитали эти замечательные птицы. На озерах побольше, подлинней, могло обитать два, а то и три семейства гагар, и тогда водоем делился соответственно на два или три независимых хозяйства. Не составляло исключения и то глухое таежное озеро, на берегу которого обнаружил я ветхий, но еще сохранивший часть крыши барак заготовителей леса.

В бараке еще можно было жить, и в первый же день я заявил тайге о своем прибытии ударами топора и треском падающих сухих елок. Елки я валил для плота. К вечеру плот был готов и спущен на воду. И вместе с плотом появились на озере новые, непривычные для безлюдной тайги звуки: случайные удары шеста о бревна плота, плеск воды под шестом… Удары топора, удары шеста, плеск воды, дым костра — все это было моими своеобразными заявками на занятую территорию, и жители леса почти тут же разобрались, что на берегу озера поселилось пока неизвестное, но весьма беспокойное и, возможно, опасное существо…

Возможна беда. Надо быть поосторожней, надо отойти подальше, оглядеться — и первыми от меня ушли гагары… Гагары уходили по воде, боком-боком, боязливо озираясь на мой плот и дым костра.

Отступать птицы могли только туда, где озеро тесно сводило свои берега, сводило ненадолго глубоким коридором, и тут же снова расходилось широкой, чистой водой уже другого водоема. Но то, другое, озеро было занято — занято с весны точно такими же гагарами.

Хозяева второго озера заметили приближение соседей, тут же направились к границе своего хозяйства, к коридору, и навстречу незваным гостям понесся требовательный крик-предупреждение.

Но у гагар, отступавших от меня, не было иного пути. Сзади был плот, на котором с шестом в руках стоял человек, — сзади была опасность, и от опасности надо было уходить. Подняться на крыло и бросить на произвол судьбы птенцов, которые еще не научились летать, родители не могли, и им оставалось теперь только одно — как-то попросить соседей приютить их на правах беженцев.

Домовладельцы не отличались гостеприимством. Вытянутые шеи, высоко и воинственно поднятые клювы, громкие настойчивые крики-предупреждения недвусмысленно говорили о несговорчивости хозяев. А беженцы нерешительно жались перед коридором и беспокойно поглядывали то на строптивых соседей, то в сторону только что покинутого озера.

Мой плот медленно, но настойчиво приближался к встревоженному семейству. Но я не подгонял птиц, не заставлял их в панике броситься от меня. Мне давно было известно то расстояние, на котором как-то еще можно было объясняться с гагарами, и теперь я старался его не сокращать. Когда коридор и беспокойно сбившиеся перед ним птицы были совсем близко от меня, я тихо остановил плот и занялся рыбной ловлей.

Так продолжалось час, другой — хозяева внимательно стерегли вход в свои владения, а беженцы ждали беду и милость соседей… Но вот наконец что-то произошло, что-то определилось, и будто по состоявшемуся договору выселенные мной две взрослые гагары и их три птенца робко вошли в коридор…

Беженцы не высматривают в воде добычу, не интересуются берегами — в их позе видится мне только покорность, стеснительность: опущены головы, ссутуленные шеи неподвижны, и только незаметные в воде лапки потихоньку передвигают испуганных, растерянных птиц по коридору в чужое хозяйство.

Настроение передается и птенцам. Вечно подвижные, неугомонные, они сейчас не суетятся, не носятся вокруг, а следом-следом короткими толчками-рывочками тянутся за родителями.

Хозяева отплывают в сторону, больше не кричат, но своим гордым, независимым видом все-таки не забывают подчеркивать, кто именно остается настоящим владельцем «дома». Они так же высоко держат головы, так же выразительно крутят шеями, но теперь, правда, уже не кажутся мне надменными и несговорчивыми.

А беженцы тем временем беспрепятственно входят в чужой «дом» и берегом-берегом не слишком быстро тянутся в сторону небольшого заливчика, заваленного упавшими в воду деревьями. В заливчике гагары-чужаки останавливаются, внимательно осматриваются и долго остаются неподвижными. Рядом с ними останавливаются и озадаченные птенцы. Но вот один из родителей осторожно расправил крылья, тут же опять сложил их и внимательно посмотрел в сторону настоящих хозяев: как они отнесутся к попытке порыбачить не в своих владениях?

Но хозяева озера уже далеко. Они медленно и спокойно плывут по самой середине, уверенные в своем праве на личную территорию. А может быть, эти птицы-хозяева как-то по-своему горды сейчас оттого, что приняли, приютили у себя собратьев, выделив им соответствующую часть хозяйства. Правда, эта часть, на мой взгляд, была куда меньше и бедней, чем та, которую настоящие владельцы озера оставили только за собой…

Конечно, я мог бы поступить и по-другому — я мог бы не дожидаться, когда птицы сами договорятся между собой, а направить плот прямо к коридору, вынудить семейство гагар к поспешному бегству, а попутно и напугать хозяев второго озера… Тогда над озером раздался бы долгий, протяжный крик-стон, гагары, отступавшие от меня, опустились бы глубоко в воду, оставив над водой только нервные подвижные головки для наблюдения за врагом, и мгновенно проскочили бы коридор. Перед лицом неминуемой общей беды сразу бы были отброшены всякие договоры о хозяевах и беженцах — те и другие птицы сбились бы вместе в испуганную стайку, и никто никого не обвинял бы в нарушении чужой границы, как не бывает подобных обвинений и междоусобных войн у птиц и зверей при пожаре или половодье…