Наталья Пожарицкая - Обезьяны, обезьяны, обезьяны...

...Лада смотрит на улицу через окно. Скучающее лицо. Вдруг вытягиваются губы, мгновенно став похожими на граммофонную трубу. В ту же минуту с них слетает короткое «Ух!». Можете быть уверены, обезьяна увидела на улице что-то любопытное.

У сосредоточившегося шимпанзе — внимательный взгляд и непременно отвесившаяся губа.

У шимпанзе, испытывающего отвращение, губы кривятся, как у брезгливого человека.

У плачущего шимпанзе губы растянуты до ушей и подвернуты так, что видны все десны и зубы.

Собственно, плакать в человеческом смысле, со слезами и рыданиями, шимпанзе не могут. Их плач — это, скорее, сильная степень испуга, доходящего иногда до истерики.

Внимание, настороженность, злобу, ярость, испуг — все это эмоции, которые можно наблюдать и у других животных. Но вот улыбка и смех...

Смеются шимпанзе чаще всего во время игры. Они любят играть. Особенно малыши и подростки. Играют друг с другом, с игрушками. У диких шимпанзе главный поставщик игрушек, конечно, лес. Пустые пни — отличные тамтамы. Твердые плоды — мячи. И даже дохлая крыса, которую можно таскать за хвост,— тоже развлечение. Но больше всего на воле и в неволе они любят бороться и играть в салочки.

Захожу как-то в комнату и вижу: Лада стала посреди клетки, взмахнула рукой, крутанулась несколько раз на пятке — и галопом по полу, по стенам, по зарешеченному потолку. Нева за ней. Гоняются друг за другом, пыхтят. Потом повалились на спины, голова к голове, закинули руки и давай щекотать друг друга. У обеих глаза веселые, пасти разинуты и обе хохочут... шепотом.

Кроме выразительных жестов и мимики, у шимпанзе существуют звуковые сигналы.

Обезьяна, заметившая опасность, например, издает высокий тревожный звук. Что-то вроде «хё-ё». Услышав его, остальные члены стада занимают безопасные позиции. Этот звук мы впервые записали у Бодо, когда он, укладываясь спать, нашел под своей постелью длинную резиновую трубку от какого-то прибора. Наверное, он принял ее за змею. Когда мы включили эту запись в вольере Лады и Невы, обе мгновенно вскочили под потолок и настороженно стали искать глазами опасность.

Звуковые сигналы у шимпанзе еще не исследованы толком. Чего нельзя сказать о мимике. Изучение ее восходит к работам Чарлза Дарвина. В 1872 году вышел в свет его труд «Выражение эмоций у человека и животных» — дополнение к книге «Происхождение человека и половой отбор». В нем Дарвин, отмечая сходство в строении мимической мускулатуры обезьян и человека, сходство в их мимических движениях, рассматривал все это как дополнительное доказательство происхождения человека от обезьяноподобного предка.

Классическое исследование мимики шимпанзе в сопоставлении с человеком принадлежит выдающемуся зоопсихологу Надежде Николаевне Ладыгиной-Котс. Она описала свои наблюдения в книге «Дитя шимпанзе и дитя человека в их инстинктах, эмоциях, играх и выразительных движениях».

Фотографии лиц шимпанзе и человеческого ребенка, в разных эмоциональных состояниях выполненные А. Котсом, до сих пор остались непревзойденными.

...Летом 1913 года у супругов Котс в небольшой комнатке при Дарвиновском музее в Москве поселили шумливое существо. Это был шимпанзенок. Звали его Иони, и было ему полтора года. Тот, кто хоть однажды видел шимпанзе, легко может себе представить, во что обошлось хозяйке вторжение новосела.

Весь ритм жизни, все расписание отныне было подчинено маленькому тирану. Кухоньку заполнили бутылки с морковным соком и кастрюльки с манной кашей. Все несъедобное, что шимпанзенок мог съесть, изгрызть, проглотить, убрано подальше.

Пришлось позаботиться о просторном жилье для новосела. Это было необходимо для того, чтобы осуществить главную цель — наблюдать нормальное психическое и физическое развитие детеныша шимпанзе. Два с половиной года ежедневных наблюдений — срок, достаточный для того, чтобы собрать солидный фактический материал. Через двенадцать лет исследовательнице пришла мысль сопоставить дневники наблюдений над шимпанзенком с дневниками наблюдений над собственным сыном. Дневники были написаны в разное время. Иони наблюдался с 1913 по 1916, Руди — с 1925 по 1929 годы. Оба малыша росли и развивались в разное время, так что повлиять друг на друга не могли. Тем более поразительным было то, что даже при поверхностном сравнении в поведении обоих малышей оказалось множество точек соприкосновения. Это навело Ладыгину-Котс на мысль «провести дополнительное фактическое сопоставление поведения обоих детей».

Обработка дневников заняла пять лет. Тщательно проанализирована каждая страничка протоколов, сопоставлены и отобраны сотни фотографий и зарисовок.

И наконец можно было подвести некоторые итоги.

Сходство между поведением шимпанзенка и человеческого ребенка оказалось необыкновенно велико.

Сходны позы и положения, которые занимают оба малыша во время сна, лазания и ходьбы; у обоих развит инстинкт самосохранения, оба невероятно трусливы; оба любят свободу и яростно отстаивают ее, если их пытаются запереть в отдельную комнату или попрочнее «запаковать» в одежду перед прогулкой. Оба питают пристрастие к ярким, блестящим камешкам, тряпочкам, ленточкам. Оба обожают свою няню, бурно радуются ее приходу, огорчаются, когда она покидает их, и незамедлительно встают на ее защиту, если кто-нибудь, шутя, совершает на нее покушение.

А если говорить о мимике — сходство очень большое. Огорчались, радовались, плакали и смеялись оба необыкновенно похоже. Испугавшись, оба малыша замирали с колотящимся сердцем, вздрагивая всем телом и широко открыв глаза. Лицо и ладошки у них моментально делались мокрыми. Если продолжали их пугать, оба поднимали такой рев, что сомнений не оставалось — это эмоция страха. Правда, плача, шимпанзенок не проливал ни одной слезинки, чего уж никак нельзя было сказать о Руди. Но ведь слезы как проявление эмоций чисто человеческое свойство.

Злились они тоже одинаково. Надували губы, сердито морщились, топали ногами, стучали кулаками, а при случае кусались, щипались и замахивались на обидчика всем, что попадется под руку. И даже радовались они похоже. Стоило пощекотать ребятишек или затеять игру в пятнашки, как у каждого начинали блестеть глаза, рот растягивался до ушей и оба принимались хохотать, носясь по комнате и стараясь произвести побольше шума и грохота. Только шимпанзенок смеялся беззвучно.

И все-таки, как ни соблазнительно было бы сделать вывод о том, что «обезьяна — почти человек», исследовательница пришла к заключению, что это «не только не человек, но и никоим образом не человек».