Роман Ясюкевич - Глаз обезьяны

Весна словно ждала выходных. Еще вчера, застрявший в вентиляционной решетке, скулил ветер, и чуть живые батареи наполняли сердца тревогой. А сегодня, вдруг и сразу — весна. И небо чистое, будто вымытое с «Fairy», и ошалевшее от синевы и простора солнце, и брызги из-под колес вспыхивают салютом, а в распахнутых окнах весенними водорослями, праздничными лентами колышутся обрывки бумажных и поролоновых полос. Добил меня рейсовый троллейбус, в пустом салоне которого молоденькая кондукторша, чтобы не потерять квалификацию, ловила солнечных зайчиков… Разумеется, именно в этот момент в кармане завозился мобильник.

— Влад, ну, ты где?

— Уже подхожу.

Двухэтажное здание частной клиники пряталось в тихом переулке из таких же двухэтажек, построенных еще пленными немцами. Говорят, если взглянуть на переулок с высоты птичьего полета, то аккуратные прямоугольнички домов сложатся в фашистскую свастику, и будто бы за это кого-то даже расстреляли. Дома, впрочем, сносить не стали: люди не летают.

Месяц назад в этой клинике я по просьбе школьного друга Михи взламывал защиту программного обеспечения одной хитрой диагностической установки. Обычное дело: поставляют полный пакет, но с ключами разного уровня доступа. Поэтому знающие люди покупают версию подешевле, а потом приглашают специалистов вроде меня. Защита, к счастью, попалась знакомая, долго возиться не пришлось. Миха, в миру врач-невропатолог Михаил Исакович Швайбер, на мне же установку и опробовал. Занятная штука, что-то связанное с пропусканием по энергетическим каналам организма — между прочим, известным еще в Древнем Китае — микротоков высокой частоты. Облепляют тебя электродами (один даже в зубах зажимать приходиться) и через полчаса на экране дисплея все твои явные и скрытые болячки с пояснениями и рекомендациями.

Из-за рекомендаций-то я с Михой и разругался. Программа обнаружила у меня невроз третьей степени.

— Ого! — отреагировал Миха.

— Подумаешь, горе! Сколько их всего, степеней?

— Три, — ответил Миха и нехорошо так на меня уставился, — Я слышал, ты от Ленки ушел?

— Не я ушел, а меня ушли, — огрызнулся я. — И вообще, не твое это дело. Откуда узнал?

— Лену встретил недавно.

— И что? Жаловалась?

Миха вздохнул:

— Ты ведь так ничего и не понял… Устала она с тобой через дверь общаться. Я ей попытался объяснить, что ты у нас всегда такой был, слегка замороженный, а она…

— Михаил Исакович, а не пошел бы ты…

Чуть не подрались тогда. А вчера он позвонил. Голос восторженный, как у первоклашки на перемене, и самодовольства на стадо слонов. Проорал, что я дурак холодноухий, но доктор Швайбер мне поможет. В субботу. То есть, сегодня.

Поджидая меня, доктор Швайбер штудировал толстенный учебник по менеджменту. Светло-зеленый хирургический халат, едва сходящийся на могучем животике Михи, придавал сей картине сюрреалистический оттенок.

— Наконец-то! — воскликнул Миха, глаза его сияли. — Влад, как люди бабки зашибают! Ты послушай, — Миха зарылся пальцами в учебник.

— Ты меня за этим звал?

— Нет, конечно. Просто…

— Такой день на улице, а ты все о деньгах думаешь, — я укоризненно покачал головой.

— А о чем еще думать? — недоуменно уставился на меня Миха.

— О любви, толстый, о счастье, о женщинах, в конце концов.

— Значит, все равно — о деньгах, — ухмыльнулась наглая морда.

Произнеся последнюю фразу, Миха замолчал и некоторое время испытующе смотрел на меня. Потом решительно встал.

— Тут такая штука, Влад, — начал он. — Я на досуге немного повозился с диагностом…

Судя по опыту, ничего хорошего такое вступление мне не сулило.

— Не тяни.

— Теперь, — Миху просто распирало от гордости, поэтому говорил он медленно и веско, — эта установка способна не только тестировать энергетические каналы человеческого организма, но и… прочищать их!

— И что?

— Влад, ты не понимаешь! — Миха подскочил, обнял меня, словно поздравлял с чем-то. — Ведь это вернет человеку яркость эмоционального восприятия детства! Норбеков отдыхает!

Вот теперь все ясно. Среди Мишкиных идефикс центральное место давно занимала мысль об отмирании чувств. «Почему, — особенно в подпитии непременно заводил Миха, — нам в детстве было достаточно съесть одну черешину, а сейчас мы и от ведра вкуса не ощутим? Как это вернуть?» — «Зачем? Ради экономии на черешне?» — однажды съехидничал я, жестоко обидев друга.

Высвободившись из объятий, я поинтересовался:

— Проверял?

— Слегка, — увильнул от ответа Миха.

— Значит, честь стать первым почетным кроликом принадлежит мне?

— Влад, — пролепетал Миха. — Я думал, ты обрадуешься.

Внезапный переход от самодовольного беспардонного хамства до позы лишенного игрушки ребенка — еще один фирменный Мишкин номер. Не знаю, как на других, но на меня он действует всегда.

— Обрадовался, как же! — ворчал я, разуваясь и вставая босыми ногами на холодные медные пластины, смазанные токопроводящим гелем. Подготовил, зараза, знал, что уговорит. Отчего-то я сразу поверил Михе. Поверил, что он смог переделать программу; что сейчас он шарахнет меня микротоком, и ко мне вернутся «буйство глаз и половодье чувств».

— А представь, — бормотал Миха, шаманствуя с настройками, — сколько можно будет брать с разных там бизнесюков, утративших вкус к жизни? Ведь с годами мы все меньше получаем впечатлений извне и вынуждены восполнять их дефицит разными суррогатами: наркотиками, водкой, рефлексиями… Подстегивать свой эмоциональный обмен, если ты понимаешь, о чем я… Конечно, большинству этого и на дух не нужно. Зато для тех, кто хочет, но не может… Запускаю…

В следующее мгновение в мое тело, словно в отсиженную ногу, в которой возобновился ток крови, вонзились тысячи крохотных игл. Прошла минута, другая. Миха, не отрываясь, смотрел на меня. Как Дарвин на обезьяну, прямо у него на глазах превращающуюся в человека. Наконец, он поморщил лоб, почесал волосатую грудь в вырезе халата и то ли спросил, то ли предупредил:

— Поднимем уровень сигнала до максимума.

«Не надо, Миха», — хотел, выплюнув похожий на боксерскую капу электрод, попросить я, но не успел. Из подключенного к компьютеру диагностического прибора вдруг выплыла небольшая шаровая молния, покачалась недолго над столом и взорвалась. Напуганные вспышкой паркетные плашки приподнялись на тараканьих лапках и запоздало бросились врассыпную.

— Миха-а! — закричал я, избавившись, наконец, от капы.

Открывшийся под паркетом бетон, оказался вовсе не бетоном, а серой кисельной массой, в которую я тут же начал погружаться.

— Владик, ты меня слышишь? — Вопрос напомнил мне зов волка из «Ну, погоди!», и я хихикнул. — Ну ты и гад!