Роман Ясюкевич - Байки из Промзоны

Любят у нас слово «зона». Тут вам и безобидные «зональные соревнования», и милитаристские «зоны поражения», и пахнущие канцелярским клеем «зоны отдыха» в «зеленых зонах». В этом же ряду стоят две глыбины, два нерукотворных памятника человеческой цивилизации: «Промзона» и просто «Зона». О «Просто Зоне», сиречь исправительной колонии, уже говорено-переговорено, а вот о «Промзоне» в последние годы как-то забыли. Хотя кто сможет сосчитать, сколько политиков, артистов, художников и бизнесменов своим нынешним успехам обязаны тому, что их в свое время вынудили уйти с завода или из НИИ.

Главной, бросающейся в глаза, отличительной особенностью, можно даже сказать, символом Промзоны является забор. Добротное бетонное сооружение украшенное поверху колючей проволокой на изоляторах. Я вобще считаю, что строительство первого забора — точка отсчета истории homo sapiens. Но это так, к слову пришлось.

Можно еще подпустить газетной мистики и высказаться в том роде, что-де заводской забор проходит не по земле, а по душам людей. Впрочем, какая же это мистика? Самая настоящая заборная правда.

Точно так же, как милиционера, кондуктора и педагога выдают глаза, — человека потоптавшего Промзону узнаешь сразу. По манере поведения, по особенностям мышления, по байкам, наконец. Кстати, о байках…

Рассказывала Лена К., работавшая мастером на Кировском заводе в г. Ленинграде:

Я своим рабочим говорю, почему вы не ходите ни в музеи, ни в филармонию, ни на лекции? Ведь куда ни придешь, кругом одни женщины. А они мне отвечают: «Это ваше женское дело изучать, а мы, мужики, творим».

Рассказывал итээровец из Тольятти:

— Ты ведь знаешь, что «жигуль» один к одному «фиат»? Когда только начали выпускать наших «итальяшек», почти всех мастеров и специалистов возили на заводы «Фиат» для обучения. Драка за место в группе была страшенная. Вот идем мы по пролетам ихнего завода, тихо матерясь от зависти. Громко нельзя, потому что с группой ходит кагэбешник, которому наша зависть — готовый материал об антисоветских высказываниях. Нагулялись, насмотрелись, остановились в уголочке перекурить впечатления. Стоим, болтаем. Вдруг замечаем, кто-то вдоль конвейера побежал, и работяги начинают бросать инструмент и в сторону отходить. Конвейер лязгнул и замер. Посылаем толмача, узнать, что случилось. Тот вернулся и выдал такое, что наш гэбэшник побледнел: «Они говорят — вы бастуете, и мы бастуем!»

На Подольском заводе швейных машин мне рассказали такую историю:

— Самыми первыми ЭВМ в нашем отделе были армянские машины «НАИРИ». Как-то сгорела у нас одна плата. Отбили телеграмму на завод-изготовитель с просьбой срочно выслать замену. На удивление быстро, через месяц, приходит из Еревана посылка. А в ней пустая плата, кулек с радиодеталями и записка: «Извини, друг, не успел запаять».

Рассказывал Володя Н.:

— В 80-ом году я шоферил на грузовике. Собирает нас начальник колонны и говорит, что пришла установка на экономию топлива. Надо, так надо. Остаемся на вторую смену, собираем приспособу, подключаем к спидометру, врубаем дрель и начинаем километраж накручивать — топливо экономить. На другой день начальник проверяет результаты и начинает орать: «Вы что, кони, два месяца без бензина ездите?» Нет, так нет. Остаемся на вторую смену, ставим приспособу на реверс и в срочном порядке расходуем горючее. На пару недель запас все же оставили.

Рассказывал полковник К-швили:

Американцы разработали калькулятор для артрасчетов. Размером с две пачки сигарет. Нашим тоже загорелось. Объявили конкурс. Победили почему-то армяне. Наверное, комиссию соблазнило, что их калькулятор можно сбросить со второго этажа или засунуть на три метра под воду. По клавишам хоть сапогом лупи. Правда, размером он побольше. Носится не в кармане, а на спине сержанта. Зато аккумуляторы весят пять килограммов. Если ты заблудился, и автомат в болоте утопил, ими можно отбиться от превосходящих сил противника.

ЦУП видели? Ну, Центр Управления Полетами, по телевизору? Это, так сказать, верхушка пирамиды разного рода диспетчерских залов. В ее основании находится множество подобных помещений, из которых управляют работой всяческих заводских цехов по градам и весям нашей необъятной некогда родины.

В начале 80-х, еще студентом алма-атинского политеха, я сподобился поучаствовать в монтаже диспетчерской в цехе сухих электрофильтров на Балхашском медьзаводе. До сих пор не понимаю: на хрена седло корове? Нам, студентам-лаборантам поручили установить мнемосхему, отражающую светящимися лампочками работу оборудования.

Диспетчерская вышла на загляденье: фальшпол, под которым змеятся невидимые миру кабели; звукопоглощающие плиты на стенах и потолке; нержавеющий полумесяц пульта, утыканный кнопками, тумблерами и средствами связи; напротив — щиты с измерительными, контролирующими, самопишущими приборами и нашей роскошной мнемосхемой, сияющей разноцветными колпачками ламп. НТП во всей красе! Сдача в эксплуатацию проходила по первому разряду. Высокое заводское начальство с любовной вальяжностью тупо разглядывает релейно-контакторную и КИПовскую аппаратуру. Наконец, начальник цеха, жуткий флегматик предпенсионного возраста, вяло машет полной ручкой электрику, такому же тормозу:

— Семен, включай.

Эдак буднично, без должной торжественности и гордой дрожи в голосе. Семен шаркает к РП и дергает рубильник…

Взрыв, треск, дым, пламя!

Все панели занялись разом! Ошалевшая комиссия приросла к полу. Куда бежать? Единственная дверь между электрощитами, за которыми идет битва между токами короткого замыкания. Я сунулся к огнетушителям: пенные! Вы не пробовали тушить установки под напряжением пеной? И не пробуйте. А те, кто пробовал, уже не расскажут.

Минут десять бушевал электрический джин. Обуглилась свежая красочка, перекорежило плексигласовую пластину на нашей мнемосхеме, диспетчерская наполнилась смрадом горелой изоляции… Неожиданно прозвучал буднично-вялый голос начальника цеха: