Артур Гайе - Сафари

Торговец гостеприимным жестом указал ему на горшок. Хатако благодарно взглянул в его бородатое лицо.

— Ешь ты тоже, отец!

Араб кивнул, приподнял полы своей одежды, и оба присели на землю. Темно-коричневая и светло-желтая рука попеременно опускались в горшок; они скатывали шарики и подносили их ко рту. Хатако выловил кусок мяса, разорвал его пополам и предложил половину хозяину.

— Возьми себе весь кусок, ты молод и более проголодался, чем я. Тебе сегодня нужны силы, чтобы спастись от того, кто подарил мне это мясо. Оно от козы, которую Мели дал мне на дорогу…

Рука аскари застыла в воздухе.

— Мели, этот скорпион, заползший в горные скалы! Мели, который заставил своих людей травить меня, как дикого зверя! Но сейчас это не имеет значения… Мясо нужно, чтобы вернуть силы…

Его зубы хищника схватили кусок. Медленно жуя, он оперся виском о кулак, глаза его сверкнули, как костер во мраке.

— Но еще охотнее, чем печень его козы, я съел бы печень самого Мели. В ночь новолуния, может быть…

Низкие, глухие звуки его голоса напоминали далекое рычание льва.

Гнев и отвращение охватили араба. Он перестал есть, но, тщательно вытирая руки травой, вернул себе свое мудрое спокойствие. Выпрямившись и скрестив руки, он спросил:

— Я ничего не знаю о твоей жизни за последние годы, Хатако, и у нас нет времени для долгих рассказов. Но скажи мне одно: по-прежнему ли ты только дикий миема, каким я знал тебя в лесу Конго, или ты аскари и, быть может, магометанин?

На лбу Хатако появились глубокие складки. Подперев голову, он долго молчал. Затем медленно, словно отвечая на собственную мысль, он пробормотал:

— Я не знаю… Во мне открытая рана, она не заживает… Видишь ли, мой отец, часто я думаю, что я уже не миема, но, когда желудок мой требует пищи или кровь — мщения, тогда… Оставь меня, не спрашивай больше!

Он встал, с мрачным видом нагнулся к своей ноше и начал ее связывать.

Араб смотрел на него с плотно сжатыми губами. Затем он быстро снял с шеи тонкую цепочку, на которой висела ладанка, и протянул ее Хатако.

— Возьми и носи это в память о друге. Это верное оружие и надежный щит. Это талисман из Мекки, в нем лежит бумажка, на которой написан самый священный стих из книги, данной нам Пророком, да будет благословенно его имя!

Хатако нерешительно протянул руку за подарком… Он колебался. Потом обернул цепочку вокруг сжатого кулака; глаза его были потуплены, он несколько раз открывал рот, чтобы что-то сказать. Наконец, молча надел на шею амулет и взвалил на голову тюк.

— Пойдем? — спросил он хриплым голосом.

— Да, сейчас. Я знаю, что тебе сегодня предстоит далекий и опасный путь, но еще длиннее и опаснее будет путь жизни, — проговорил старик с умной и слегка грустной улыбкой на губах.

— Хейа (вперед)! — крикнул он носильщикам.

Они подняли свою тюки. Их глаза неотступно следили за шедшим впереди незнакомцем, которому их господин, жесткий, гордый араб, оказывал столько знаков почета. Они вполголоса обменивались мнениями о том, кто он и каковы его намерения. Он молча шагал впереди. Даже самый сильный и самый любопытный из носильщиков не смог его догнать, чтобы вступить с ним в беседу…

Тропинка вывела их из леса. Извиваясь по поросшему кустарником и травой склону, она шла под гору. Постепенно тропинка расширялась, все чаще разветвлялась, и ее начинали пересекать другие дороги. Со склонов гор доносилось позвякивание бубенчиков, блеяние козьих стад. Навстречу их каравану попадались пастухи, дровосеки с топорами, стройные коричневые женщины с вилами, с корзинами или завернутыми в тряпки грудными младенцами на голове и на спине. Голые большеглазые дети, на бархатистой коже которых красиво поблескивали бусы, суетливо шмыгали по глинистым дорогам.

В котловине стали попадаться первые банановые рощи, напоминавшие светло-зеленое озеро, на зеркальной поверхности которого играют солнечные лучи. Они покоились в мягком свете, который, казалось, проникал через зеленое стекло. В зеленом полумраке вырисовывались блестящие коричнево-красные стволы. Горный ветер мягко колыхал зеленые листья. Легко играя, он рвал их бесконечно нежную ткань на тонкие, развевающиеся, как мягкий шелк, полосы. Протекавший вдоль дороги ручей перерезал многочисленные запруды. Через него были перекинуты легкие мосты. От ручья, как сеть жилок, расходились бесчисленные канавки не шире одного фута. Пересекаясь и переплетаясь сложными узорами, они орошали каждый клочок земли. Из рощи доносился яростный лай тощих лохматых дворняжек, глухой рев быков, крики петухов и веселые детские голоса…

Нигде не было видно поселений. Погруженные в зеленый мрак, скрытые за высокими изгородями из колючих кустов, окруженные валами и рвами, они как будто все еще со страхом ожидали разбойничьих набегов мазаи, под постоянной угрозой которых жило это земледельческое население.

Караван шел быстро, дорога вела под гору, и носильщики невольно ускоряли шаг. Хатако, все еще шедший впереди, не задерживался ни на минуту. Время от времени он поглядывал через листву бананов на солнце, которое сегодня необычно быстро совершало свой путь по небу.

Только один раз он остановился и посмотрел вслед отряду юношей, которые молча и поспешно следуя узкой тропинкой, пересекли их путь.

Все они несли на головах продолговатые, обернутые в банановые листья узлы. Вместо кусков ткани их тело прикрывали звериные шкуры. Вместо земледельческих орудий при них были мечи в кожаных ножнах. На блестящих от масла спинах висели тыквенные сосуды, которые им не были нужны в этой богато орошаемой стране бананов…

Аскари следил глазами за отрядом, пока он не скрылся за поворотом пути. Покачав головой, он плотно сжал губы и зашагал еще быстрее…

Бесконечно тянувшиеся банановые рощи осеняли тропинку зеленым сводом. Проникавшие сквозь него лучи солнца все более косо падали на землю.

Всего лишь два часа дневного света и шесть часов ходьбы до лагеря… А ноги так ослабели, ступни так болят от бесконечного бега этих двух дней, голова так тяжела от усталости и бессонных ночей!

Но вот журчание ручья, сопровождавшее все время спутников, умолкло. Горный скат, поросший кустарником и отдельными высокими деревьями, опускался в укутанную туманом равнину. Глубина долины заросла мрачным лесом, а в стороне от него среди темной зелени что-то белело — стены крепости Моши!

Хатако не спускал с них глаз, он как бы хотел притянуть своим взглядом эти белые стены. Цель, казалось, так близка, на расстоянии какого-нибудь часа пути, а между тем он отлично знал, что до лагеря не меньше пяти часов ходьбы.

Тихо и мирно прилепившись к горам, покоился лагерь, окруженный зелеными волнами банановой рощи, и только Хатако и его старый друг знали, что в этих зеленых волнах притаилась измена и смерть, готовые наброситься на свою добычу, как только наступит ночь. Он должен был до всего этого попасть в лагерь, должен!