Ярослав Даркшевич - Росные тропы

Присмотрелись к прогалине и… матушка моя!.. Сколько «старичков» проснулось и высыпало на нее! И все под смятыми колпачками на прозрачно-восковых и кремовых ножках. И невольно чудится в них что-то древнее-древнее.

Любуемся новоселами осинника и осторожно срываем несхожих меж собой «старичков». И сколько грибов, столько и обличьев. Кому какая досталась шапчонка, кто как ее сморщил, тот в такой и щеголяет. И сравнениям нет конца: кто-то увидит в них урючину, кто-то по извилинам сравнит с грецким орехом. Впрочем, кому что покажется.

Собрали на прогалинке, спустились в сыроватую положинку и опять не удерживаемся от восторга, трепета и волнения. Восклицаний да веселых перекликов — на весь осинник! Вот и сорока забеспокоилась возле гнезда, где вторая высиживает птенцов: мол, по земле люди высматривают что-то, а вдруг и до нас доберутся?

Корзинки наполняются прохладными смешными грибами. И тут пора их назвать, хотя уже можно догадаться и так: сморчки они, самые наши первые весенние грибы. Где теплее, там в апреле их ищи, а у нас в Зауралье собирай в мае. Правда, десять лет назад в эту пору находили мы подберезовики, но то — сюрприз природы.

Кстати, любителей сморчков мало, большинство избалованы белыми грибами да груздями, нас за чудаков считают. Но ведь грибы же сморчки, самые настоящие! Принюхайтесь: какой нежный грибной аромат у них! Любого гурмана утешит.

Один аз сюрпризов майского леса.

Безусловно, у каждого кушанья свой рецепт, есть он и у сморчков. Изрежьте их помельче, ошпарьте кипятком или прокипятите. Освежите-промойте холодной водой, дайте стечь ей и… жарьте, варите. Попробуйте, и тогда у вас язык не повернется назвать сморчки поганками. И строчки, ежели в бору по весне найдете, готовьте таким же образом. А хотите зимой вспомнить грибы-первоцветы — сушите сморчки, и они сохранят свою прелесть для вас.

…С полными корзинами под птичью разноголосицу возвращаемся мы домой. И снова недоуменные и насмешливые взгляды людей. Жаль… Не ждите летних дождей-грибосеев, идите весной в осинники, увешанные бархатными кистями сережек. Птичьих песен послушаете, грибов насобираете и душой отдохнете.

Солнце золотой монетой катится по горизонту. Темно-серое небо и ажурные кружева ив отражаются в тихой глади воды. Природа застыла перед вечерним сном, как будто путник после долгой и трудной дороги сбросил рюкзак, присел на пенек и сидит, наслаждаясь отдыхом.

В прибрежной полосе, где неяркий уже луг встречается с лесом, в разгаре концерт невидимого птичьего королевства. Из кустов доносится частое крэкание коростеля. Где-то вдали от человека упрямо отсчитывает время кукушка. Старательно солирует соловей.

На блокнот садятся длинноногие комары, мешая записывать. Ручка повисла над чистым листом.

Странно, но пение птиц не нарушает тишины. Оно как будто еще больше усиливает это спокойствие природы, делает его осязаемым. Протяни руку и повиснет на ладони. Опоздавший порыв ветра погладит вертлявую зелень берез, на минуту зарябит воду у самого берега и исчезнет, словно растворится в реке.

Дорога ведет в лето.

В такие минуты чувствуешь, что окружающие тебя лес, река, ветер и ты — одно целое. Мысли возникают и тут же растворяются.

Вспоминаю неприятность по работе. Но только на мгновение возникает досада и тут же улетает, как улетают куда-то эти вечерние звуки.

Мысли перескакивают с одного на другое, как та беспокойная трясогузка в черном фраке с длинными ногами перескакивает с камня на камень. Наверно, у нее здесь где-то гнездо. Вот она нашла червя и подозрительно покосилась на меня. Что, мол, смотришь? Видишь, мне птенцов надо кормить, а ты сидишь здесь со своими грустными мыслями. Я демонстративно отворачиваюсь, и она, благодарно махнув своим острым хвостом, исчезает в кустах.

Золотая монета катилась, катилась по горизонту и упала туда. Пора и мне домой. Тихо иду под кров липового леса, к стройным иглам осин. Здесь пахнет земляникой и грибами. Все городские заботы снова остались за последним светофором.

Каждый раз беру с собой блокнот, но в нем не добавляется ни строчки. Из леса приношу букет цветов. И только дома, рядом с этим разноцветным, испускающим аромат кусочком леса делаю свои записи. Пишу о ветре, растворившемся в воде, о золотой монете, упавшей за горизонт, о заботливой и благодарной трясогузке.

А то, что беспокоило, натягивало нервы в тот тихий вечер? Еще там у трясогузкиного гнезда решил: ничего страшного. И стало легче. Природа — она исцелитель, наш добрый доктор.

Теплые солнечные дни, свеженькие, будто дождем умытые, выглядывающие из разбухших почек, листочки клена, веселые танцы желтых бабочек-крапивниц «объявили», что концерт, которого я так долго ждал, начинается.

Я успел как раз вовремя. Солнце дотронулось розовыми лучами до вершин высоких тополей и белых осин и разбудило зорянку. Она быстро расправила перья на своей ярко-оранжевой груди, которая так похожа на утреннюю зарю, умылась росинкой, взлетела на самую вершину старого тополя и запела.

Трогательная, немного грустная, задумчивая мелодия разнеслась над гладью лесного озера, где в сухих прошлогодних камышах еще дремлют уставшие с дороги пролетные утки. Зазвучала у лесной опушки, купающейся в голубом тумане, и запуталась в зеленом ельнике.

Зорянку первым поддержал дрозд. Вокальные способности «избранника России» общеизвестны. Его песня вполне компенсирует скромный наряд. Нет у него красного галстука, как у малиновки, черно-белой кукушкиной тельняшки или ярко-желтого оперения иволги. Певчего дрозда, которым богаты прибрежные леса нашего края, «встречают» по голосу. А он у него звонкий, чистый, мелодия его песен ясная, стройная.

На солнечных полянках много бабочек.

Песня у зорянки нежная, негромкая.

В лесном концерте дрозд — первая скрипка. Не дожидаясь аплодисментов (знает — «вызовут» на бис), после первой песни тут же начал вторую, затем третью. Знатоки природы утверждают, что у дрозда в репертуаре более пятидесяти песен. И ни одна из них не повторяется.